– Куда?

«В самом деле, куда? – спросила себя художница, медля с ответом. – Где Рите укрыться от шантажиста, как примириться с родней дочери, учитывая, что никакая Иоася им не родня и все их отношения построены на лжи? Где ложь – там страх. Где страх – там жестокость и предательство. Рита будто не понимает толком, что стала соучастницей убийства! Ее заботит другое: как раздобыть денег на уплату Денису, чтобы не потерять наследство, которое когда-нибудь станет принадлежать дочери!»

– Выбор у нее огромный, – с невеселой улыбкой ответила наконец Александра. – Ее нигде одинаково не ждут…

…Телефонный звонок вырвал женщину уже из настоящего сна. Мобильный телефон Александра положила на полу, у изголовья. Она легла спать на матраце, потому что на ее тахте сегодня спала гостья. Маргарита уснула рано вечером, да так больше и не поднялась.

Привстав на коленях, Александра схватила телефон:

– Слушаю!

Низкий мужской голос в трубке сразу нарисовал перед ее внутренним взором высокого рыжего веснушчатого парня. Звонил Леонид.

– Что-то случилось еще? – с замиранием сердца спросила она.

– Ничего, кроме того, что уже случилось… – ответил парень. – Завтра похороны. Вы придете? Я всем звоню.

– Да, да… – пробормотала женщина. – Конечно.

– А они вам не звонили? – Голос парня звучал подавленно, ясно было, что он измучен до предела. – Я ведь их просил!

– Кто должен был позвонить? – Художница окончательно проснулась.

– Павел Андреевич, тетя Лена… Они все придут. Даже их Виктор придет. Не позвонили, значит…

– Нет, Птенцов мне не звонил. – Александра нахмурилась. – А почему Виктор – «их Виктор»? Какое он имеет к ним отношение?

– Так он первый зять Павла Андреевича, – сообщил Леонид. – Первый муж его дочери. Они давно развелись, но расстаться все никак не могут. Павел Андреевич за город переехал и его с собой взял. Тому же все равно, где пить. А в квартире его дочь с детьми и новым мужем живет, им там этот Виктор ни к чему.

– Откуда вы все это знаете?

– От мамы. Так вы точно придете? – переспросил он.

Александра заверила, что непременно будет. Она расспросила, куда и во сколько приехать, и, отключив телефон, некоторое время сидела, глядя на квадрат окна, обозначенный светом уличных фонарей. Ее мысли путались, как тени голых ветвей, отброшенные с улицы на штору.

«Ведь я виделась с Птенцовым утром. Он ни слова не сказал о похоронах. Елена тоже не позвонила. Мое присутствие для них там нежелательно? Почему же?»

То, что Виктор оказался родственником Птенцова, и это было скрыто, также произвело на нее неприятное впечатление. «О нем говорили так вскользь, будто он поселковый пропойца, такой же, как десятки других. Это очень странно. А его россказни: видел – не видел, женщина – мужчина… Только в одном остался тверд, что на преступнике была моя куртка!»

С момента того шокирующего известия, что неведомый преступник воспользовался ее одеждой, Александра каждый раз, надевая куртку, ощущала нечто чужеродное: словно недоброе прикосновение к своим плечам, спине, груди. Ее передергивало. И сейчас, хотя злополучная вещь висела в коридоре, художница снова ощутила это вкрадчивое, неприятно анонимное, угрожающее касание неразгаданной тайны.

Она спала крепко и едва проснулась от звонка будильника, поставленного после разговора с Леонидом на ранний час. Александра хотела непременно попасть на отпевание покойной подруги в церкви при кладбище, а не просто положить цветы на зарытую могилу. Когда она включила свет и начала одеваться, ее удивило, что Маргарита даже не шевельнулась.

– Ты рано уснула… Неужели не выспалась?

Одевшись, она подошла к тахте, склонилась над подругой и нахмурилась. Лицо лежавшей женщины пылало от жара. Маргарита слегка приоткрыла глаза, облизала губы и что-то пробормотала.

– Ты больна! – воскликнула художница. Приложив ладонь ко лбу подруги, она убедилась в своей правоте. – У тебя сильный жар!

– Я просто устала, – вяло ответила та. – Который час? Я встану.

– Ну нет. Лежи! Я тебя поручу маме, она лучше меня знает, как ухаживать за больными.

– А ты… Куда уезжаешь? – Голос Маргариты звучал бесцветно, она говорила словно по инерции.

– На кладбище.

Подруга открыла глаза чуть шире, ее ресницы часто задрожали. Она выглядела сейчас такой измученной, беззащитной. Свет слабой настольной лампы оставлял ее лицо в тени, но художница видела, как оно осунулось за ночь. Она снова прижала ладонь ко лбу Маргариты.

– Хоронят Марину. Я говорила тебе, она помогла найти эксперта, того, к которому мы вчера…

– А… – протянула подруга. – Это все пес…

– Что? – Александра склонилась ниже.

– Это пес.

Художница выпрямилась. Она хорошо помнила то, что подруга сказала вчера, во время визита к Птенцову. Слова о том, что пес перестал спасать и начал убивать, показались ей метафорой. Но теперь, когда Александра шла на похороны человека, погибшего, едва соприкоснувшись с тайной трюфельного пса, когда знала о подробностях смерти адвоката и о том, какие страхи, корыстные ожидания и надежды мог будить и концентрировать вокруг себя этот бессловесный серебряный зверь, слова, которые в полубреду шепнула подруга, были очень похожи на правду.

– Сейчас к тебе придет мама.

Мать уже готовила завтрак на кухне. Александра коротко сообщила ей, что едет на похороны подруги, погибшей на днях под электричкой, и что Маргарита лежит в жару. Женщина немедленно вытащила из кухонного шкафчика градусник:

– Что за напасть! Смотри, тоже не простудись, сегодня холодно.

– Мама, можно мне надеть что-нибудь твое? – неожиданно для себя самой попросила Александра. – Эта куртка моя красная… Надоела.

Мать изумилась и обрадовалась. Ей никогда не нравилось, как одевается дочь. Джинсы, куртки, свитера, длинные шарфы и вязаные шапки – все это казалось женщине главной причиной того, что у Александры никак не складывалась семейная жизнь. Единственной данью моде и женственности были каблуки, с которыми Александра редко расставалась, несмотря на аскетизм своего существования. Она была небольшого роста и чувствовала себя чуть уверенней, добавив к нему несколько сантиметров.

Из недр бездонных антресолей в коридоре было спешно извлечено черное длинное пальто. Сейчас оно стало мало матери, она носила его лет пятнадцать назад. Пальто, аккуратно упакованное в пакет с мешочками сушеной лаванды, совсем не измялось и приятно пахло. Надев его и взглянув в зеркало, Александра улыбнулась, поймав себя на мысли, что стала очень похожа на мать. Та вздохнула:

– Ну вот, ты и выглядишь как человек. А эта затасканная куртка, да еще с чужого плеча, кажется… У тебя подростковая манера вечно меняться тряпьем со своими друзьями по всему миру… Вот и выглядишь как чучело! А у куртки хлястик оторван. Сегодня соберусь пришью…