Никакой абсолютно, разве что мебель стояла в диаметрально противоположных по отношению друг к другу местах. Поэтому я решила направиться в правый, в котором кровать стояла у левой стены, что придавало ему, на мой взгляд, некую завершенность. Роман свалил сумки с барахлом и пакет с едой на стол, сходил в соседний номер, приволок оттуда кресло и стакан. После чего мы заперли дверь на ключ и напрочь забыли про существование мира вокруг нас.

С размаху усевшись в кресло, накрытое застиранной тряпочкой, я взвыла. Кресло, тоже мне! Приподняв тряпочку, я обнаружила под ней просиженную до самого основания доску и никаких следов поролона или чего там должно было служить моему комфорту? Изрядная маскировка, вздохнула я. Но стремление к удобствам не оставляло меня, видимо, под вредным влиянием бани и других достижений человеческой мысли, до которых я сегодня дорвалась в этом медвежьем углу. Поэтому пришлось уступить движениям размякшего организма, уложив под себя куртку. Вот теперь хорошо, просто отлично!

Что там в нашей дальнейшей программе? Роман сосредоточенно занимался устройством высокохудожественного натюрморта на письменном столе. Интересно, почему в гостиницах ставят письменные столы, как будто кто-то что-то на них пишет? Водку обычно на них пьют, и не более того. А некоторые даже шампанское. Сил нет больше терпеть, сейчас помру с голоду! Я стащила со стола банан, он как-то незаметно исчез, я попыталась схватить второй, но Роман не дал:

– Я уже понял, – мрачно сообщил он, протягивая мне бутерброд, – что у тебя без присмотра развились безобразные привычки. Как ты еще язву не нажила, при таком безжалостном отношении к желудку?

Я жизнерадостно пожала плечами:

– Сама удивляюсь, но вряд ли ему светит в ближайшее будущее регламентированное питание. Осталось, в общем, не так уж много, как-нибудь мы с ним дотянем до конца. Видно, крепкий попался.

– Хм, – по-моему, он с сомнением воспринял мое заявление.

Во всяком случае, внимательно проследив за судьбой первого бутерброда, он незамедлительно всунул мне второй. Видимо, решив, что на этом можно пока остановиться, он разлил по занюханным гостиничным стаканам шампанское. Я взяла стакан в руку, протянула его Роману, как вдруг глаза наткнулись на кольцо, сидевшее на его мизинце. Меня насквозь проткнуло чувство, что все уже давным-давно было взвешено и измерено…

Я охнула, Роман наморщил брови, пытаясь понять, чего это меня вдруг разобрало. Проследив за моим взглядом, он усмехнулся:

– Это твое кольцо сидит на моем пальце. А на твоем, соответственно, мое.

– И что это, собственно, обозначает? – черные подозрения начали всплывать из бездумных глубин моей безалаберной головы.

Роман с глухим стуком воткнул свой стакан в мой:

– Оль, я давно тебя люблю. С год назад приходил к Ивану и заметил, как ты неслась по коридору навстречу мне, глядя в пространство. Я остановился, подождал, пока ты подойдешь поближе. Меня поразило выражение твоего лица… Твое здоровье!

Он посмотрел в свой стакан, мгновение подумал, потом рывком опрокинул его в себя:

– Мне показалось, что выражение твоего лица можно истолковать, как постоянное ожидание чуда, готовность к встрече с ним. У тебя было лицо ребенка, стоящего перед новогодней елкой…

С грохотом поставив стакан на стол, он продолжил:

– И тогда я понял, что ты мне нужна…

– Вы что, на пару с Ванькой спровоцировали мое участие в экспедиции? – я собралась рассердиться.

Роман потряс головой:

– Обычный случай… или необычный. А Иван ничего не знает.

Пожалуй, Ванька и в самом деле ничего не знает, врать он не умеет, тем более виртуозно, это точно, я ведь его знаю, как облупленного. Тогда я передумала сердиться, но мне все-таки было не по себе. Живешь себе, живешь, а вокруг тебя жизнь делает непонятные пассы, не собираясь извещать тебя о своих намерениях.

Я тоже заглянула в свой стакан, тоже подумала и выхлебала его единым духом, как воду. Напряженная попытка осмыслить происходящее оказалась совершенно безрезультатной, поэтому я рефлекторно схватилась за сигарету. Поскольку и сигарета отказалась мне помочь, я выскочила из кресла, взволнованно забегав взад-вперед по трем квадратным метрам свободного от мебели пространства пола.

– Оль, – весело спросил Роман, заинтересованно наблюдая за моими метаниями, – ты можешь мне сказать, что из сказанного мной вышибло тебя из колеи?

– Ничего, – я остановилась.

– Тогда что?

– Что, что! – буркнула я. – Я всегда думала, что живу своей собственной жизнью, а оказывается, что кроме меня в ней присутствуют другие, о которых я не имею ни малейшего понятия…

– До поры, до времени, – пожал плечами Роман, вытянув руку, поймал меня, чтобы водрузить на прежнее место. – Это нормально, по-моему.

Я повозилась в кресле, чертова куртка подо мной сбилась. Закончив очередной этап комфортабельного устройства измученного открытиями организма, я продолжила свои жалобы:

– А я давно живу, сама не зная того, в другой, чужой жизни…

– Уже не чужой, – спокойно констатировал Роман, протягивая руку к бутылке. – Наши судьбы соединились, и я намерен сделать все, чтобы они никогда не разошлись. Ты не против такого сценария?

Разглядывая бурно рвущиеся на свободу пузырьки шампанского, я суматошно размышляла, дурища такая, нашла время для размышлений. Мне стало смешно:

– Ром, неужели против судьбы не попрешь?

Он прищурил глаза, его улыбка стала хитрющей:

– А зачем? Чем тебе не нравится такая судьба? Я-то тебе вроде нравлюсь?

Пришлось покаяться… Не с первого взгляда, конечно, а со второго… Но, если хорошо подумать… то, может, и сразу, с первого… Кто знает, да и какое это сейчас имеет значение? Я, медленно прислушиваясь к шипению в горле, опорожнила свой стакан. После этого неуклюже выбралась из неуютного кресла, обошла Романа в его кресле, обняла его сзади и уткнулась носом в его волосы. Он протянул свою длинную лапу, положил ее мне на голову, тихо перебирая мои волосы. Потом он потянул меня за шею, и мне пришлось плюхнуться ему на колени.

Больше мы не сказали друг другу ни слова, потому что сначала мы целовались, а затем пузырьки шампанского в моей голове обрели самостоятельное существование. Лопаясь, они превращались в маленькие звезды, сначала белого цвета, постепенно переходящего в голубой, а последние были совсем синими, ослепительно-синими, они не исчезали, их становилось все больше и больше, они сверкали и переливались, заполняя меня своим сиянием полностью, с головы до ног. И больше я ничего не помнила… потому что меня больше не было…

* * *

Синева довольно быстро, на этот раз безболезненно рассеялась, слабый свет осветил помещение с глухими стенами. Каюта, но не моя и не Расмуса, хотя сам он здесь. Я стою за его спиной перед изломанной зигзагом зеркальной стеной. Ее поверхность абсолютно черная, угасшая, отчего зеркала кажутся мертвыми. Зрелище для очень крепких нервов… Мне что, давно страшных снов не снилось?