Омерзительное передвижение позади меня продолжается. Он плачет от боли и ярости при каждом движении. Он уже всего в двух метрах от меня. Его зловоние совсем рядом.

– Я больше всех виню вас с Мартином Ялом и ненавижу больше, чем вы можете себе представить, не за то, что вы обворовали нас с отцом. И даже не за то, что вы таким мерзким образом предали доверие человека.

Между нами всего один метр, он страдает и мучается, каждый сантиметр для него пытка. Он уже не ползет; я слышу, как он задыхается и издает ужасные хрипы человека на грани удушья.

– Что заставляет меня особенно ненавидеть вас, так это то, что вы сделали с моей матерью. Я помню ту сарабанду вокруг нее, когда она умирала. Вместо того чтобы дать ей спокойно умереть, ее кололи бог знает чем, чтобы сохранить ее не только живой, но и в своем уме и юридически способной подписать необходимые вам бумаги. Вы пренебрегли ее страданиями, в те дни вам было на это наплевать. Я слышал, как врачи разговаривали друг с другом. Этого, Скарлетт, Кэррадайн или как вас там еще называть, я никогда не забуду. Я возненавидел вас с Ялом детской ненавистью, которая с годами ничуть не утихла. И вы ждете от меня сочувствия?

Он не двигается. Я оборачиваюсь. Его измазанная желто-красной пылью рука – эта гнойная культя, что стала его рукой, – всего в нескольких сантиметрах от меня. Сам он ничком лежит поперек бетонного пола патио рядом со стеклянной раздвижной дверью. Он лежит и задыхается, а из его тела сочится сукровица, образуя лужицу, которая растекается и понемногу впитывается песком долины. Судя по движениям лица в том месте, где должны быть глаза, и сотрясающим его тело всхлипываниям, он плачет.

Я встаю и стучу в окно соседней комнаты, где сидят женщины. Через какое-то мгновение они уже рядом в сапогах и перчатках, и я понимаю, почему до этого они ходили босиком. Они осторожно поднимают тело, протирают его губкой, насильно вводят какую-то беловатую жидкость, очищают его, насколько это возможно, а в это время две другие женщины промывают напором воды стеклянную комнату и металлическое кресло, используя поливочные шланги и жидкость с запахом эфира. Они усаживают Скарлетта в кресло и едва поворачиваются к нему спиной, чтобы выйти, как гнойники опять начинают сочиться.

Вновь наступает могильная тишина Долины Смерти, которую в конце концов прерывает его удивительно чистый голос:

– Идею предложил Мартин Ял. Мы вместе учились в Гарварде, и я был многим ему обязан. Он помог мне в первые годы карьеры, одолжил деньги, познакомил с вашим отцом. Я разработал структуру «Кюрасао-Один» – ту, которой владел ваш отец. Прошли годы. У меня всегда были проблемы с деньгами, и Мартин Ял всегда помогал. И вот в 1955 году появился первый абсцесс… К каким только врачам я не обращался, но они были бессильны, твердили о вирусе, как говорят в тех случаях, когда не знают причины.

Я всегда представлял себе Долину Смерти как раскаленную пустыню. Но реальность совсем иная: красота этого места удивительна, и жизнь здесь проявляется в бесконечно разнообразных формах. Я вижу насекомых, пресмыкающихся, десятки пугливых животных, в том числе, как мне кажется, зайца, и неподалеку – чистый родник, который бьет из-под желто-красных камней и стекает в природный водоем.

– С весны 1956 года я больше не мог появляться на публике, одна моя щека была сильно поражена болезнью. Мартин Ял приехал ко мне. Мне нужно было много денег – больше, чем когда-либо. Он спросил, могу ли я разобрать то, что когда-то построил, не оставив никаких следов от «Кюрасао-Один», и сделать так, будто ее никогда не существовало, а затем те же активы и те же капиталы вывести как бы из небытия, создав другую компанию, «Кюрасао-Два», в которой он, Мартин Ял, был бы единственным владельцем. Я ответил, что тому есть существенное препятствие: твой отец. А также все те, кто был в его непосредственном подчинении и потому знал правду. Обмануть их было бы невозможно.

– Ландо, Ламм, Бремер, Ховиус и Дональдсон.

– Был также итальянец Ревере, но он погиб в автомобильной катастрофе в 1957 году. Я никогда не встречался ни с Ландо, ни с Дональдсоном. Вы их видели?

– Мне не нужно было их видеть. Они оба разорены, как и Ламм. Бремер и Ховиус мертвы, но я их не убивал.

Разве я убил Ховиуса?

– Все они представляли для меня большое препятствие. Я сказал об этом Мартину Ялу, но он ответил, что сам позаботится о них и они будут молчать. Я спросил: «А Андреа?» Мартин пожал плечами: «Рано или поздно у него сдаст сердце. Достаточно будет сильного потрясения». Когда умер ваш отец?

– Двадцать восьмого августа 1956 года.

– Естественной смертью?

– От инфаркта.

– Что он делал в минуту смерти?

– Говорил по телефону.

– Вы не знаете с кем?

– Нет, но он говорил по-немецки.

Я оборачиваюсь и смотрю на Скарлетта. Мои руки дрожат. Лицо слепого направлено в мою сторону, а голова медленно покачивается из стороны в сторону.

– Вы понимаете, Франц? Скорее всего, на другом конце линии был Мартин.

Я обливаюсь потом. Но теперь я почти без отвращения могу смотреть в мертвые глаза Скарлетта:

– Вы действительно ничего не видите?

– Год назад я еще различал формы. Сейчас нет.

– Мартин Ял по-прежнему вам платит?

– Я живу на ренту от капитала, который он выплатил мне в 1956 году. Он знал, что я не смогу управлять своими деньгами: у меня нет права трогать этот капитал, я получаю только ренту. Мартин Ял – опытный банкир. Он никогда не ошибается и всегда знает, что делать.

Контраст разлагающейся плоти тела и ироничной веселости голоса поражает своей драматичностью. Скарлетт замечает:

– Я помню вас еще ребенком, играющим голышом на пляже Пампелон. Вы действительно отомстили всем этим людям?

Я говорю «да». И начинаю рассказывать не только то, как я это сделал, но и всю историю от моего отъезда из Лондона до того момента, когда я ступил на землю Долины Смерти. Этот рассказ требует времени, и я вынужден прерывать его, когда в перчатках и сапогах появляются напоминающие хирургов женщины и повторяют те же процедуры по как можно более полной очистке тела, но напрасной, поскольку сразу же после их ухода гной снова течет и зловоние возвращается.

– Послушайте, Кэррадайн, я хочу нанести непоправимый урон Мартину Ялу.

– Финансовый?

– Финансовый.

– Сколько у вас денег?

Я почти без колебания отвечаю:

– Около семидесяти миллионов долларов.

– Этого недостаточно. Он имеет в три раза больше, не говоря уже о банке. Вы можете доставить ему неприятности, сделать его беднее, но вы погубите себя, и ничего больше.

– Значит, вы думаете, что у меня нет никаких шансов?

– В одиночку? Никаких.

– А с вашей помощью?