— Я не уполномочена отвечать на такие вопросы, — дружелюбно проговорила женщина. — Вам придется спросить об этом мисс Сингх.

* * *

У Хейвен засосало под ложечкой. Он сидела в приемной и наблюдала за группой детей, которых родители привели в общество «Уроборос» для выяснения вопроса о том, были ли у них прежние жизни или нет. Рядом с Хейвен настоящий ангел — маленькая светловолосая девчушка с волосами, стянутыми в два хвостика, болтала ножками и колотила каблуками по ножкам кресла. По другую сторону от девочки сидела ее мать и заполняла длиннющую анкету. Каждые несколько минут она наклонялась к своей чрезмерно подвижной дочурке и шепотом ее о чем-то спрашивала. «Может быть, со временем эта девочка займет высокий пост в обществе „Уроборос“, — подумала Хейвен. — А может быть, останется середнячком. Как знать?» Хейвен хотелось предупредить девочку о всех вариантах развития событий, но она знала, что мать «ангелочка» ее слушать не станет.

Молодые сотрудники ОУ, все в черном и белом, отбирали из толпы посетителей отдельных детей. Словно бы с приклеенными улыбками сотрудники уводили детей по коридору, прочь от раздувающихся от гордости родителей.

— Эй.

Хейвен повернула голову и увидела, что «ангелок» пристально смотрит на нее.

— Тебя как зовут?

— Хейвен. А тебя?

— Флола. — Девочка снова принялась колотить ногами по ножкам кресла. — А ты была кем-то еще?

— Была, — ответила Хейвен. — А ты?

— Ага. — Девочка энергично закивала. — Меня звали Зозефина. Я жила в Афлике. Я была уценая.

Флора по-детски картавила, и ее утверждение прозвучало не очень убедительно.

— Правда? — спросила Хейвен. — И каким же ты была ученым?

— И-пи-димио-логом. Я изуцала болезни.

— Замечательно, — сказала Хейвен. Похоже, девочку основательно подготовили. Слово «эпидемиолог» она произнесла с большим трудом.

— Прошу прощения, мисс, — вмешалась мать девочки. — Мне нужно задать дочери вопрос. Флора, скажи, пожалуйста, что именно ты на днях назвала словом «эбола»? По-моему, что-то похожее на геморрой?

Девочка посмотрела на Хейвен и сделала большие глаза.

— Это ге-молла-гицеская лихоладка, мамоцка. От нее я умелла, — сообщила она Хейвен. — А ведь я цуть было не нашла лекалство.

— Мисс Мур? — Рядом с Хейвен остановился секретарь. В белой рубашке с короткими рукавами, безукоризненно отглаженных черных брюках и очках в толстой черной оправе он походил на ученого из мультфильма. — Мисс Сингх может вас принять.

Прижав клипборд к груди, словно щит, секретарь повел Хейвен по длинному коридору с обоями бежевого цвета. По пути они миновали с полдюжины комнат с небольшими окошечками в дверях. В каждой из этих комнат кто-то из сотрудников общества беседовал с ребенком. Как раз перед тем, как Хейвен вошла в огромный кабинет, она заметила в последней комнате рыжеволосого мальчика, который вдруг горько разрыдался.

— Садитесь, — распорядился секретарь. — Мисс Сингх сейчас придет.

Кабинет, как и приемная, выглядел так, словно его обставляли роботы. Пол — блестящий и белый, словно лед на катке. Диван, обтянутый белой замшей, к которой явно ни разу не прикасалась человеческая кожа. Ни безделушек, ни картин, ни старинных вещей. Только вазы с белыми цветами. Кабинет был так же полон обещаний и так же пугающ, как чистый холст.

Хейвен вспомнила видение, которое привело ее сюда. Ребекка вошла в тот самый старый дом, за дверью которого скрылась Падма. Как же она до сих пор не догадалась, что Падма и Ребекка — одна и та же женщина? И вот теперь, через девяносто лет, Хейвен предстояло лицом к лицу встретиться со своей соперницей. И она, как ни странно, с нетерпением ждала этой встречи. Ну, почти ждала.

— Я бы сказала, что это было почти случайно — наткнуться на тебя на улице. Если бы я верила в случайности.

Падма вошла в комнату. Когда она находилась вблизи, казалось, что ее слишком много. Слишком много волос, бедер, груди. Она напоминала Хейвен перезрелый плод — пухлый, аппетитный, но… еще немного — и он начнет гнить.

— Хочешь чашечку кофе? — поинтересовалась президент общества «Уроборос», указав на серебряный кофейный сервиз на столике у дверей.

— Нет, — процедила Хейвен сквозь стиснутые зубы. Если бы она так сильно не нервничала, она, пожалуй, вскочила бы и стала душить эту женщину. Еще ни разу в жизни она ни к кому не питала такой ненависти.

Падма налила себе в чашку густой темной жидкости и с величайшей осторожностью направилась к довольно хрупкому столику. Поставив чашку на столик у дальней стены, она опустилась в обитое плюшем кресло напротив своей гостьи. Хейвен устремила взгляд на чашку. Ее содержимым можно было перепачкать все вокруг. Одно легкое движение — и все.

— Ты — Констанс Уитмен. — Не спуская взгляда своих фиалковых глаз с Хейвен, Падма сделала глоток кофе. Она не скрывала своей неприязни. — Я нашла тебя на улице и велела моим людям доставить тебя сюда. Мне сказали, что ты, будучи без сознания, что-то говорила. Знаешь, тебе стоит поработать над собой. Бог знает, что ты можешь выболтать.

— А ты — Ребекка Ундервуд.

Падма усмехнулась. Заявление Хейвен ее не удивило. Наоборот: она словно бы ждала его.

— Какого черта ты делала в порту?

— Я увидела тебя в центре, — ответила Хейвен, — и пошла за тобой к реке.

В голове у нее завертелось множество вопросов. Зачем Падма отправилась в тот район? Зачем туда ходила Ребекка? Были ли Ребекка и Этан любовниками? Почему так много людей, вступивших в общество «Уроборос», исчезали? Но Падма заговорила первой.

— Ты вернулась, чтобы отомстить за гибель Констанс? — Похоже, она была просто в восторге от шока в глазах Хейвен. — Я так и знала, что она захочет отмщения. Просто я не ожидала, что она вернется так скоро.

— Ты знаешь правду о том, что случилось с Констанс? — спросила Хейвен.

Падма холодно смерила Хейвен взглядом.

— А ты — нет?

— Я поэтому приехала в Нью-Йорк. Чтобы узнать.

Падма растерялась.

— Ты уверена, что хочешь узнать об этом? Порой не стоит слишком глубоко копаться в прошлом. У всех нас были жизни, которые лучше забыть.

— Не сомневаюсь, — кивнула Хейвен. — И не притворяйся, что тебя волнуют мои чувства.

— Отлично. Констанс была убита, — грубо изрекла Падма. — Ее убил Этан Эванс.

Хейвен пыталась подготовить себя к такому ответу, но все равно ей стало больно.

— Но почему? За что?

— Она мешала.

— Чему мешала? Вашему роману?

В кабинете стало тихо-тихо. Хейвен услышала плач ребенка за дверью. Губы Падмы расплылись в улыбке.

— Что тебе известно о реинкарнации? — спросила она, не отвечая на вопрос Хейвен. — Как ты думаешь, почему мы возвращаемся?