Ему открыла женщина годов под тридцать, с нагловатым взором, ленивой улыбкой и тяжелым узлом вьющихся черных волос на затылке.

– Вы до нас? – стрельнула она глазами в Прогнаевского, сразу учуяв в нем служителя закона.

– Точно так, – слегка улыбнулся Михаил Васильевич.

– Ну что ж, проходьте, – нехотя посторонилась Кучерова, пропуская Прогнаевского в прихожую.

– Я, собственно, вот по какому делу… – начал было Михаил Васильевич.

– Да уж известно по какому, – перебила его Кучерова. – Про икону будете расспрашивать да про бриллиантовый крест. Так я, – она нервно вытерла руки о передник, – про это ничего не знаю. Варфоломей меня в свои дела не посвящал.

– Но ведь вы знали, что он был церковный вор? – спросил Прогнаевский, уже понимая, что никакого доверительного разговора с сей дамочкой у него не получится.

– Ну а я-то тут при чем? – огрызнулась Прасковья. – Семью он обеспечивал, и ладно. А как да что, я не вникала.

– Ваша дочь на суде показывала, что Варфоломей Стоян сжег икону в железной печке, – продолжал все же допытываться Михаил Васильевич. – Это правда? Отвечайте, иначе у вас могут быть неприятности.

– А вы не пужайте, – огрызнулась на незваного гостя Прасковья. – Пуганые уже. Я за это дело свое отсидела, а с одного волка две шкуры не дерут. Или уже дерут? – она зло уставилась на Прогнаевского. – А что, с вас, таких, станется.

– Прасковья Константиновна, – угрожающе сдвинул брови Михаил Васильевич. – Я бы попросил…

– Вы где-нибудь в другом месте просите, – жестко отрезала Прасковья. – Чево у самого Стояна-то не спросите?

– И спросим, – не менее жестко ответил Прогнаевский.

– Ну, вот идите и спросите, – указала она на дверь. – Я вам все равно ничего не скажу.

Прогнаевский пристально посмотрел на нее и вышел. «Надо, обязательно надо ехать в Шлиссельбург, – подумал он, спускаясь по лестнице. – Допросить этого Стояна и кончать с этим делом. Хватит уже гоняться за призраком иконы, которой наверняка давно уже нет…»

Выйдя на улицу, он пошел, упершись взглядом в пыльную мостовую, и едва не столкнулся с каким-то прохожим, шедшим навстречу.

– Прошу прощения, – буркнул Михаил Васильевич, не поднимая глаз.

– Прошу прощения, – одновременно с ним произнес прохожий.

Голос его показался Прогнаевскому знакомым, но когда он поднял от мостовой взгляд и оглянулся, то увидел только спину прохожего…

* * *

«Черт. Вот черт!» – выругался про себя Савелий. Единственный прохожий, что попался ему навстречу, и тот оказался знакомым. Что тут делает этот жандармский подполковник? Наверняка он приходил к Кучеровой. Узнал ли его жандармский подполковник Прогнаевский? Не похоже. Но все равно, надо быть осторожней. А что, если сейчас он смотрит ему вслед?

Савелий спокойно прошел мимо нужного дома и завернул за угол. Постоял. Потом снова вышел на Поперечно-Мещанскую. Улица была пуста. Родионов фланирующей походкой подошел к дому, глянул на окна второго этажа и непринужденно толкнул калитку. Когда он поднялся на второй этаж и вежливо постучал в дверь, то услышал резкий женский голос:

– Я уже сказала, что ничего не знаю. И нечего здесь стучать.

Родионов усмехнулся, поняв, что фразы эти относятся к подполковнику Прогнаевскому, и, нагнувшись к двери, громко сказал:

– Простите, здесь проживает мадам Кучерова?

За дверью воцарилась полная тишина, и Родионову даже показалось на одно мгновение, что он слышит за ней чье-то сдерживаемое дыхание. Затем дверь приоткрылась, и на него уставились два темных блестящих глаза.

– Вы кто?

– Я человек, – улыбнулся Савелий. – Мне нужна мадам Кучерова.

– Зачем? – последовал новый вопрос.

– У меня к ней поручение от господина Стояна.

Глаза в проеме расширились, и дверь медленно распахнулась.

– Как вы сказали? – спросила Прасковья, подозрительно оглядывая Родионова.

– А вы госпожа Кучерова? – ответил он вопросом на вопрос.

– Да, – кивнула Прасковья. – Я и есть госпожа Кучерова.

– У меня к вам поручение от вашего мужа, – повторил Савелий.

– Какое? – недоверчиво спросила она.

– Деньги, – просто ответил Савелий и для убедительности похлопал себя по карману. – Ваш муж просил передать вам деньги.

– Сколько? – быстро спросила Кучерова, недоверчиво глядя на гостя.

– Двадцать тысяч, – спокойно ответил Родионов.

– И где они? – впилась в него взглядом Прасковья.

– А вот, – улыбнувшись, сказал Савелий и, достав из внутреннего кармана большой конверт, протянул его ей. – Извольте.

– Проходьте, – буркнула Кучерова, принимая конверт. – Присаживайтесь покуда.

– Благодарю вас, – слегка поклонился Савелий, усаживаясь на небольшой плетеный стул.

Кучерова, прижав к полной груди конверт, ушла в другую комнату. Какое-то время до Родионова доносилось ее восторженное шептание: «Восемьсот, девятьсот, тыща… две… три тыщи…» Потом вышла и она, уже без конверта, но с потеплевшим взором и улыбкой на пухлых губах. В руке у нее был графин с вином.

– Выпьете? – доброжелательно спросила она.

– Нет, благодарю, – вежливо отказался Савелий. – Ну что, все в порядке?

– Да, – блеснула глазами Прасковья. – Спаси вас Бог.

Она налила себе половину чайного стакана вина и выпила мелкими глотками.

– Вы его видели? – промокнув губы фартуком, спросила она.

– Да, – ответил Савелий.

– Ну и как он?

– Жив, здоров, чего и вам желает.

– Понятно, – выдохнула Прасковья и плеснула себе еще вина. – Бежать снова не налаживается?

– Не знаю. Мы виделись всего несколько минут, – не счел нужным говорить правду Савелий.

– Я-асно, – задумчиво протянула Кучерова. – Значит, собирается. Потому и деньги такие у него объявились. И где он только их берет, такие тыщи?

– Не знаю, – опять соврал Савелий. – Может, принес кто.

– Может, – согласилась Прасковья. – У него схронов с золотом да камушками, почитай, в каждом, верно, губернском городу имеется. Открыл один такой схрон верному дружку, тот камушки да золотишко сбыл кому надо – вот тебе и деньги. – Она отхлебнула вина и в упор посмотрела на Родионова. – А тут крутись одна с дочерью как хошь. Вам ведь не понять, как нам, бабам, женчинам то есть, без мужской помощи трудно.

Глаза Кучеровой подернулись дымкой, и ее пухлая ладонь легла на руку Савелия.

– Ну что, я пойду, пожалуй, – мягко высвободил он свою руку. – А то на поезд опоздаю.