«Вместе с вами, – подумал Маркус, продолжая готовить смесь. – Но по-прежнему не имя всех прав».

Маркусу не нравился разрыв между звучащими в общине красивыми словами о братской любви и равенстве и тем печальным фактом, что Моравские братья имели рабов. Это задевало его еще в Хедли и потом, в армии. Люди, поддерживающие идеалы свободы и равенства, о которых столько говорилось в «Здравом смысле», вполне могли относиться к Зебу Пруитту или миссис Долли как к существам низшей ступени.

Тишину лаборатории нарушил оглушительный треск, за которым последовали крики.

– Что там приключилось?! – воскликнул брат Эхкарт, поправляя очки.

Аптекарь выбежал наружу, Маркус за ним.

Невдалеке от постоялого двора «Сан инн», у самого спуска к реке, сломалась повозка. На шум из домов, мастерских и сараев выбежали братья. Последние из оставшихся членов конгресса стояли возле «Сан инн», глазея на случившееся. В числе зрителей были шевалье де Клермон и маркиз де Лафайет, оказавшийся на месте благодаря своей верной La Brouette.

Маркус и брат Экхарт подошли ближе. Один голос звучал громче остальных, перекрывая шум.

– А я ведь говорил, что так случится! – Джон Адамс стремительно шел к накренившейся повозке, потрясая руками. – Сколько раз я повторял: колокол с дома законодательного собрания слишком тяжел. Чтобы благополучно спустить его по склону, нужны не лошади, а упряжка волов и более крепкие цепи, удерживающие колеса. Говорил? Но меня же никто не слушал.

– Не отвезти ли маркиза в дом Бёкелей? – спросил у де Клермона Маркус.

Вся эта шумиха могла не лучшим образом сказаться на здоровье их пациента.

– Боюсь, даже Адамс с его волами не смог бы утащить Жиля отсюда, – вздохнув, ответил шевалье. – Обожди здесь. Я осмотрю повозку. Если ее не отодвинуть, она застопорит все движение.

Де Клермон подошел к толпе, сгрудившейся вокруг сломанного колеса. Маркус видел цепь, ставшую виновницей поломки. Часть цепи накрутилась на спицу. Оставшаяся часть валялась на дороге.

– Боюсь, это дурное знамение, – мрачно произнес Лафайет. – Сначала громкий треск. Теперь вот спица. Док, ты веришь в знамения?

– Я верю, – ответил негромкий голос; Маркус обернулся и увидел брата Эндрю. – Меня учили наблюдать за ними, еще когда я жил на родине отцов и звался Офодобендо Вума, – продолжал брат Эндрю. – Молния, дождь, ветры – все это были знаки гнева богов, которых требовалось умилостивить. Потом, когда мое имя изменилось на Йорк, я жил у хозяина-еврея на острове Манхэттен. Он собирался продать меня на остров Мадейра, получив взамен вино. Я молился об избавлении. Один из здешних братьев купил меня и привез сюда. Это тоже было знамение – знамение Божьей любви.

Лафайет зачарованно слушал.

– Но я сомневаюсь, брат Лафайет, что сломанное колесо нужно причислять к знамениям, – покачал головой брат Эндрю. – Богу незачем напоминать своим ничтожным слугам, что мы недоучли вес колокола. Сломанная цепь – достаточный знак.

– Мэтью говорил то же самое, – сказал маркиз, глядя, как его друг спорит с Джоном Адамсом.

Страсти вокруг повозки накалялись.

– Позови брата Эттвайна, – тихо попросил брата Эндрю аптекарь. – А потом возвращайся в мастерскую. Очень скоро им понадобится твоя помощь.

Только под вечер, когда спустились сумерки, Маркус сумел отправиться с чаем и мазью к чернокожей супружеской паре. Жизнь в той части города продолжала бурлить. Свет из окон падал на тропу, освещая Маркусу путь.

Дверь мастерской была приоткрыта. Маркус вытянул шею, желая увидеть происходящее внутри. А там происходило нечто удивительное.

Шевалье де Клермон работал вместе с братом Эндрю. Рукава его рубашки были закатаны, обнажая мускулистые руки. Черные бриджи покрывала бахрома стружки. Кожа у де Клермона была белой и гладкой, без следов, оставленных сражениями, что сплошь и рядом встречалось у солдат, которых лечил Маркус. «Из каких же рыцарей шевалье де Клермон?» – в очередной раз подумал Маркус. Аристократ, владевший ремеслом плотника и предпочитавший разговорам в таверне столярную мастерскую. Узнать, чтó за человек шевалье, было трудно; понять его – еще труднее.

– По-моему, спица получилась прямой, – сказал шевалье, отдавая ее брату Эндрю. – А ты как думаешь?

Брат Эндрю взял спицу, подержал в руке, опытным глазом оценивая ее длину.

– Как раз по тому колесу, брат Мэтью. Может, я сразу и отнесу все спицы колесному мастеру?

– Док отнесет. – Шевалье де Клермон обернулся, подзывая Маркуса.

– Брат Эндрю, я принес чай и мазь. Брат Экхарт сделал, чтобы у сестры Магдалены не кровоточили руки, – сказал Маркус.

– Она до сих пор в прачечной, – сказал брат Эндрю. – Я просил ее не возвращаться одной. Сейчас за ней схожу.

– Не надо. Я сам приведу сестру Магдалену, – вызвался де Клермон. – Подъем ударит по легким, а они у тебя и так взбудоражены. Док заварит тебе свой чай, потом отнесет колесному мастеру спицы и после возвращения намажет тебе спину. К тому времени, когда я приведу сестру Магдалену, ты будешь бодр и здоров, как в день вашей свадьбы.

Брат Эндрю засмеялся, но смех быстро сменился судорожным кашлем. Маркус и де Клермон терпеливо ждали, пока не пройдет припадок и брат Эндрю снова сможет дышать.

– Спасибо за вашу доброту, брат Мэтью.

– Не за что, брат Эндрю, – с легким поклоном ответил де Клермон. – Я скоро вернусь.

Маркус разворошил угли в плите, подбросил дров и поставил на конфорку помятый чайник. Когда тот закипел, он бросил внутрь несколько щепоток принесенного чая и оставил завариваться. Убедившись, что брат Эндрю удобно сидит и дышит легче, Маркус подхватил связку спиц. Судьба освободила его от необходимости самому идти к колесному мастеру. Мимо проходил какой-то брат, катя металлический обод для нового колеса, которое благополучно увезет из Бетлехема тяжеленный колокол. Маркус отдал ему спицы и вернулся в мастерскую.

Брат Эндрю все еще кашлял, но уже не так натужно. Разыскав чашку, Маркус налил ему лечебного чая. Брат Эндрю пил чай маленькими глотками, и с каждым глотком кашель отступал.

– Твой чай вкуснее тех, что готовит брат Экхарт, – с похвалой отозвался брат Эндрю.

– Я добавил туда мяты, – пояснил Маркус. – Так меня когда-то учил Том.

– Ты говоришь про своего старшего брата? – полюбопытствовал брат Эндрю, поднимая голову от чашки.

– Просто человек, с которым я когда-то был знаком, – ответил Маркус и отвернулся.

– Ты из тех, кто успел постранствовать и сменить не одно имя, – вдруг сказал брат Эндрю. – Так же, как я. И как брат Мэтью.

– Шевалье де Клермон? – удивился Маркус. – Не слышал, чтобы кто-нибудь называл его по-другому. Разве что по имени. Оно у него одно – Мэтью.

– Сегодня один немецкий солдат назвал его Себастьяном, и он откликнулся на это имя. – Брат Эндрю сделал еще несколько глотков. – А на какие еще имена откликаешься ты, брат Чонси?