Эндрю смотрит, держа перед собой кий вертикально, и ничего не понимает.

Потом поднимает бровь:

— Интересно, что я вижу? Типа, новичкам везет или я начинаю продувать?

Улыбаясь, захожу с другой стороны стола, чтобы прикинуть, где бить на этот раз. На вопрос не отвечаю. Только слегка улыбаюсь, не отрывая глаз от стола. Нарочно выбрав позицию поближе к Эндрю, наклоняюсь над столом прямо перед ним (тайком бросаю взгляд вниз, убеждаюсь, что все в порядке, сиськи мои зрителям не видны), прицеливаюсь и с силой загоняю девятый шар в боковую лузу.

— Точно продуваю, — слышу за спиной голос Эндрю. — Не дай бог, всухую.

Распрямляюсь, на секунду скрещиваю с ним смеющийся взгляд и двигаю к концу стола.

На этот раз мажу, но нарочно. Расположение шаров для меня почти идеальное, я могу победить легко, но как раз этого мне и не хочется.

— Ну-ну, детка, черт бы тебя побрал! — восклицает он, подходя к столу. — Брось прикидываться, ты могла легко уложить тринадцатый.

— Палец соскользнул. — Я робко гляжу на него.

Качает головой (господи, как он красив!), щурит глаза, понимает, что я дурю его.

Он без промаха укладывает три шара подряд, потом мажет. Я кладу еще один. Потом он. Мы продолжаем, не торопясь, тщательно нацеливая кий, но оба время от времени мажем, хочется растянуть удовольствие.

Ну, хватит, теперь за работу. Моя очередь, и на столе остались только его шар номер четыре, биток и номер восемь. Восьмой на шесть дюймов дальше от идеального углового удара в любом направлении, но я знаю, что смогу ударить в бортик и рикошетом загнать его в левую лузу.

Подходят еще двое любопытных, наблюдают, не сомневаюсь, не столько за игрой, сколько за мной с моим прикидом (я слышала, как они обсуждают мою грудь, особенно когда я наклоняюсь, готовясь к удару), но я стараюсь не отвлекаться. Впрочем, заметила, какими глазами на них смотрит Эндрю, он явно ревнует, и это приятно щекочет мне нервы.

Указываю концом кия и называю:

— Левая луза.

Обхожу стол, опускаю глаза на уровень бортика, убеждаюсь, что я права. Снова встаю, выверяю линию кия с восьмым шаром с другого ракурса, склоняюсь над столом. Раз. Два. Три. На четвертый беру кий на себя, мягко бью по шару, он ударяет по восьмому как раз под нужным углом, посылая его в правый бортик, тот отскакивает и попадает точно в лузу.

Зрители обмениваются взволнованными репликами, будто я их совсем не слышу.

Эндрю по другую сторону стола широко улыбается:

— Отличный удар, детка! — Снова собирает шары в треугольную рамку. — Думаю, теперь ты свободна, как ветер.

Не могу не заметить, что этот факт его, в общем-то, не радует, скорее наоборот, слегка печалит. Улыбаться-то он улыбается, конечно, но глаза не спрячешь, а в них светится явное разочарование.

— Не-а, — отвечаю я, — такая свобода мне не нужна. Если речь не идет о поедании насекомых или высовывании голой попы из окна машины, во всем остальном мне нравится тебе подчиняться.

Вот теперь Эндрю улыбается по-настоящему, от всей души.

Мы играем еще, и он честно выигрывает, потом чувствую: пора поскорей сесть за столик, пока эти новые туфли не стерли мне ноги в кровь. У меня уже вторая порция пива, но кайфа я не чувствую, разве что пальцы ног слегка онемели да живот вздулся. Кайф я почувствую только на третьей.

— Эй, друг, может, сыграем?

К Эндрю, который только собрался присоединиться ко мне, подходит какой-то парень.

Эндрю смотрит на меня, я машу рукой: давай, мол.

— А я пока проверю мобильник, да и ноги устали.

— Хорошо, детка. Когда захочешь уйти, скажи, я сразу заканчиваю, и уходим.

— Все нормально, — говорю я. — Иди играй.

Улыбается и снова идет к бильярдному столу, это недалеко, всего в каких-то пятнадцати футах. Достаю из-под стола сумочку, ставлю перед собой, ищу мобильник.

Так я и знала: Натали успела напихать мне кучу эсэмэсок, целых шестнадцать. По крайней мере, хоть не пыталась звонить. Мама тоже не звонила, но я вспоминаю, что она собиралась со своим дружком в какой-то круиз на выходные. Надеюсь, сейчас ей весело. Не хуже, чем мне.

В динамиках на потолке мурлычет новая песенка. Народу в баре, кажется, втрое больше, чем было, когда мы пришли. Эндрю совсем недалеко, но я вижу только его бедра. Сейчас он что-то говорит парню, с которым играет. Подходит официантка, и я заказываю еще пива, она удаляется, а я возвращаюсь к своему мобильнику. Мы с Натали обмениваемся эсэмэсками. Она сообщает, чем сегодня занималась, куда собирается вечером, но я понимаю, что это всего лишь предлог. Она сгорает от любопытства узнать про меня и этого моего «таинственного парня», на кого он похож (именно «на кого», потому что она всегда сравнивает парней со знаменитостями) и «дала» ли я ему или еще нет. Но я отмалчиваюсь, уж очень хочется ее помучить. В конце концов, она это заслужила. Но главное, я внутренне не готова говорить с ней об Эндрю. Да и вообще с кем бы то ни было. У меня такое чувство, будто если я стану говорить о нем с кем-нибудь, даже только затем, чтобы самой убедиться, что он существует и что мы с ним вместе, все это сразу испарится, как дым. Боюсь сглазить. Или все это мне только снится, я вот-вот проснусь и пойму, что Блейк в тот вечер, когда я согласилась пойти с ним на крышу, подсыпал мне что-то в коктейль и наше с Эндрю путешествие — всего лишь сон.

— Меня зовут Митчелл, — слышу я чей-то голос сверху, и в нос мне бьет густой запах перегара и дешевого одеколона.

Поднимаю голову. Среднего роста и телосложения парень, довольно накачанный, но не то чтобы очень. Глазки налиты кровью, как и у блондина, стоящего рядом с ним.

Брезгливо улыбаюсь в ответ и гляжу на Эндрю, который уже направляется к нам.

— Я не одна. — Я стараюсь говорить как можно мягче.

Качок со значением смотрит на пустой стул рядом со столиком, снова на меня, как бы говоря: «Как это не одна, стул-то пустой!»

— Кэмрин! — Эндрю уже стоит за их спинами. — Все в порядке?

— Да, — отвечаю я, — все нормально.

Качок разворачивается всем корпусом навстречу Эндрю.

— Слышал? — с вызовом спрашивает он. — Она сказала, что все нормально.

Но я же не то имела в виду, мол, «со мной все в порядке, спокойно играй», и Эндрю прекрасно это понимает, но парни, похоже, нет.

— Она со мной, парни, — говорит Эндрю, стараясь сохранять невозмутимость, впрочем, вероятно, только ради того, чтобы я была спокойна: в глазах его уже горит огонек враждебности.

Блондин смеется.

Качок снова смотрит на меня; в руке у него бутылка пива.

— Это кто, твой дружок, что ли?