же как и Веселовский, Яковлев считал, что выбор темы должен, в первую очередь, определяться задачами исторической науки, в частности возможностью всестороннего исследования явления после открытия и анализа всего комплекса источников, относящихся к проблеме. Кроме того, исследователь признавал сложность компоновки полученного материала. Признавая органический характер развития истории, он все же считал, что для научного исследования непрерывный процесс приходится дробить на явления: «В расположении материала есть… гадание эсхатологическое. Предполагается, что мы имеем и начало и конец процесса… Нужно учитывать и то обстоятельство, что мы не имеем ни начала, ни конца… Дробя исторический процесс на явления, нужно следить, чем мы руководствуемся в расчленении процесса на явления»[983]. Поэтому выделение того или иного явления, по мнению Яковлева, должно проводиться крайне осторожно, на основе четко продуманных признаков. В его понимании, у истории вообще нет предопределенной цели, а попытки таковую найти только «препятствуют развитию мысли». Таким образом, историк соглашался с позитивистской критикой философии истории, представленной, в частности, в работах В.О. Ключевского[984] и П.Н. Милюкова[985], которые также отказывали философии истории в научности.

Главной частью исторического исследования Яковлев считал историческое объяснение: «Историческое объяснение имеет большое значение… Мы вступаем в область высокого логического напряжения»[986].

Он отмечал, что изучать индивидуальные явления проще, чем закономерности. В объяснении ученый призывал избегать шаблона, он считал, что «отвлеченный схематизм – недостаток», поскольку мешает изучению своеобразия явлений[987]. Историю нельзя писать не только по шаблону, но и «наскоро». Нужно тщательно проанализировать весь имеющийся материал, обдумать выводы. Данный постулат Яковлев подтверждал своим научным творчеством: его работы немногочисленны, но фундированны. В центр исторического исследования ставился факт. Подводя итоги своим рассуждениям, лектор резюмировал: «Историческая критика имеет задачей установление исторического факта на основе исторического источника»[988]. В курсе видно тесное переплетение различных методологических подходов (неокантианство, немного марксизма) с доминированием позитивизма. Это в очередной раз показывает ту методологическую основу, на которую опирались историки младшего поколения Московской исторической школы.

На ФОНе преподавал и Бахрушин. По воспоминаниям Л.В. Черепнина, Бахрушин вел несколько курсов: «Киевская Русь», «Удельный период русской истории» и «Московское государство XVI–XVII вв.». Начинающий историк писал о лекциях учителя: «Пленяла простота построения и изложения. Очень большой, подлинный лекторский темперамент Сергея Владимировича невольно передавался слушателям, никогда не подменялся внешней театральностью. Подкупала та теплота, с которой Сергей Владимирович подходил к далекому прошлому, рукою мастера рисуя незабываемые страницы родной истории»[989]. Л.В. Черепнин отмечал, что лекции Бахрушина были насыщены огромным фактическим материалом, первоисточниками, с которыми он учил своих молодых слушателей работать.

Кроме МГУ, чтобы прокормиться, многие московские историки вынуждены были работать в нескольких местах сразу. Особенно много должностей занимал Готье. С 1921 по 1929 г. он служил хранителем отделения России XVIII в. в ГИМе, сотрудником Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК). С 1923 по сентябрь 1929 г. работал в Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИИОН)[990]. В РАНИИОН работали Яковлев, Веселовский и Бахрушин. Яковлев и Бахрушин (последний с октября 1924 г.) были действительными членами ассоциации, Готье работал на половину ставки. Статус Веселовского, несмотря на его членство, не был определен[991].

Будучи сотрудниками Института истории, московские историки делали регулярные доклады на темы своих исследований. Среди наследия Яковлева большой интерес представляет доклад о Н.А. Рожкове[992]. Доклад был прочитан на заседании РАНИИОН, состоявшемся 9 февраля 1928 г. и посвященном памяти Рожкова. Кроме Яковлева, докладчиками выступили историки-марксисты М.В. Нечкина и В.И. Невский.

Так же как и Яковлев, Рожков был учеником Ключевского. Именно на школу, которую прошел у Ключевского Рожков, и обращает внимание докладчик. Он указывает, что следование заветам учителей позволило Рожкову добиться значительных успехов в исторической науке. Труды Рожкова, с точки зрения Яковлева, появились тогда, когда русская историческая наука стояла на перепутье. Угадав правильное направление ее дальнейшей эволюции, Рожков создал свою наиболее значительную, по мнению докладчика, работу «Сельское хозяйство Московской Руси XVI века». Это исследование породило целое направление в историографии, целью которого стало изучение писцовых книг.

В исследованиях Рожкова автор доклада, прежде всего, оценил его умение критической обработки данных, а не построения широких концепций. В этом проявилась и черта самого Яковлева как историка, предпочитавшего скрупулезный анализ фактов теоретическим построениям.

Указав достоинства Рожкова, автор отметил и недостатки. Так, «он слишком доверчиво относился к цифрам писцовых книг, недостаточно искусно обрабатывал статистические данные»[993].

Любопытно сравнить доклады Яковлева и его содокладчиков. В то время как историки-марксисты ценили в Рожкове его приверженность марксизму и отказ от наследия буржуазных историков, Яковлев утверждал, что Рожков бережно относился к заветам своих учителей. В этих речах наглядно было продемонстрировано различное отношение к преемственности в науке дореволюционными историками и новым, советским поколением.

Одним из доминирующих видов деятельности московских историков в РАНИИОН стала археографическая работа. Веселовский и Яковлев со своими учениками, А.А. Новосельским, Л.В. Черепниным и Д.М. Баниным, были заняты подготовкой к публикации «Памятников хозяйственной истории Троице-Сергиевой лавры»[994]. Издание курировали М.Н. Покровский и начальник Главнауки Ф.Н. Петров. Занимаясь проектом издания, Веселовский и Яковлев обоснованно утверждали, что «именно в громадных запасах монастырских документов… можно найти ряд разгадок и разъяснений на темные места социально-экономической истории русского крестьянства»[995]. Руководители проекта обязывались готовить ежемесячно не менее 10 печатных листов, всего издание должно было составить 360. Публиковать предполагалось изначально, ввиду тяжелого экономического положения, на пишущей машинке в течение трех лет. Всего было выпущено шесть томов[996]. Первый и второй редактировались Яковлевым, а следующие два – Веселовским. Последние два тома – неизвестно. Пофондовые издания сопровождались именным и географическим указателями[997].

Еще одним эдиционным проектом стало издание новгородских кабальных книг. Яковлев увлекся работой над кабальными книгами еще до революции. Их обнаружил в МАМЮ Веселовский. В 1913 г. план по их изданию был принят Археографической комиссией, а сам текст издания готов к 1917 г., но из-за революции так и не увидел свет[998]. В 1925 г. совместно с А.А. Новосельским Яковлев публикует «Памятники истории крестьян и холопов в Московском государстве XVII в.»[999], где приводились и кабальные книги. Новое издание было подготовлено к 1929 г., но из-за начавшегося «Академического дела» оно снова не увидело свет. Тираж был арестован в Загорске[1000]. В рамках серии «Памятники социально-экономической истории Московского государства XV–XVII вв.» в пятом томе совместно с А.А. Новосельским были выпущены лавочные книги Великого Новгорода за 7091 г. Кроме важного социально-экономического значения этих документов, составители отметили и чисто бытовой интерес находящейся в них информации[1001]. Помимо указанных