Он воспользовался антисептиком, соорудил импровизированную повязку и отправился дальше в несколько подавленном настроении. Пересохшее русло реки, по которому он пробирался между холмами, сделалось шире, сами холмы все чаще были одеты зеленью. Он сделал еще один крутой поворот и увидел перед собой широкую плоскую равнину. Она простиралась до самого горизонта, затянутого прозрачной дымкой.

Большая часть равнины была возделана, и ему даже показалось, что кое-где виднеются человеческие жилища. Маккиннон направился в их сторону со смешанным чувством. Встреча с людьми означала некоторое облегчение его жизни, но становилось ясно, что застолбить участок земли здесь будет труднее, чем он думал. И все же… в Ковентри места много!

Он уже выехал с холмов на равнину, когда на дорогу вышли двое мужчин и загородили ему путь. Оба они держали оружие на изготовку. Один из них крикнул:

– Стой!!!

Маккиннон повиновался и, когда они подошли, спросил:

– Что вам угодно?

– Таможенный досмотр. Подъезжай к конторе.

Человек указал на небольшое строение, расположенное у самой дороги, которого Маккиннон раньше на замечал. Он перевел взгляд со здания на говорившего и внезапно почувствовал, как из самых глубин его существа поднимается горячая волна и мозг обволакивает туманом. Когда с ним это случалось, его и без того не слишком-то предсказуемое поведение делалось вовсе уж неразумным.

– Что ты мелешь? – заорал он. – А ну, отойди в сторону, дай проехать!

Второй, что до этого молчал, поднял оружие и наставил его Маккиннону прямо в грудь. Первый схватил его за руку и отвел ствол в сторону.

– Не надо убивать этого дурака, Джо, – сказал он недовольно. – Всегда тебе не терпится! – Затем обратился к Маккиннону: – Ты оказал сопротивление властям. Давай-ка за нами. Быстро.

– Властям? – Маккиннон мрачно усмехнулся и поднял лежавшую на сиденье винтовку. Но не успел он ее донести до плеча, как мужчина, который вел переговоры, лениво выстрелил, даже не беря на себя труд прицелиться. Винтовка Маккиннона вырвалась у него из рук, взлетела в воздух и приземлилась в кювете позади «черепашки».

Тот, что молчал, равнодушным взглядом проследил за полетом винтовки и заметил:

– Неплохой выстрел, Блэки. Ты его даже не задел.

– Просто повезло, – скромно ответил другой, но улыбнулся, довольный комплиментом. – Хорошо, что не ранил, – не придется докладную писать. – Тут он снова принял официальный вид и обратился к Маккиннону, который сидел, ничего не понимая, и растирал онемевшие пальцы: – Ну, крутой парнишка, сам пойдешь или мы тебя потащим?

Маккиннон сдался. Он подъехал, куда ему было велено, и угрюмо ждал дальнейших распоряжений.

– Вылезай и начинай разгружаться, – приказали ему. Повинуясь силе, он подчинился. По мере того как он сбрасывал с машины свой драгоценный груз, тот которого звали Блэки, раскладывал все на две кучи, а Джо записывал что-то в бумагу вполне официального вида. Неожиданно Маккиннон заметил, что Джо записывает только то, что попадает в первую кучу. Все стало ясно, когда Блэки приказал ему снова погрузить в «черепашку» вещи, лежавшие в первой куче, а те, что остались во второй, начал сам втаскивать в помещение таможни. Маккиннон попробовал было заикнуться…

Джо спокойно и без всякой злобы дал ему по зубам. Маккиннон рухнул на землю, но тут же вскочил, готовый броситься в драку. Он был в таком бешенстве, что мог сразиться с нападающим носорогом. А Джо улучил момент и снова двинул ему в зубы. На этот раз Маккиннону скоро подняться не удалось.

Блэки отошел к умывальнику, стоявшему в углу комнаты. Он вернулся, неся мокрое полотенце, и бросил его Маккиннону:

– Вытри рожу, приятель. И давай-ка в колясочку, ехать пора.

У Маккиннона оказалось достаточно времени, чтобы поразмыслить о будущем, пока он вез Блэки в город. На вопрос, куда они направляются, кроме лаконичной, но невразумительной фразы «призовой суд»[24], ссыльный от своего конвоира так ничего и не услышал, но с вопросами лезть не стал, хотя просто места себе не находил от недостатка информации. Губу после нескольких ударов саднило, голова раскалывалась, и ему не хотелось усугублять ситуацию какой-нибудь неосторожно сорвавшейся фразой.

Видимо, Ковентри вовсе не был той анархией на границе обжитого мира, которую он ожидал здесь увидеть. Тут, судя по всему, имелось какое-то правительство, но оно не было похоже на то, к которому он привык. А он-то представлял себе Ковентри страной благородных независимых людей, предоставляющих друг другу полную свободу и практикующих взаимное уважение. Нет, мерзавцы тут, разумеется, тоже должны попадаться, но с ними разговор короток и, надо думать, с летальным исходом, стоит только им проявить свою истинную подлую натуру. У него была сильная, хотя и подсознательная уверенность в том, что добродетель всегда побеждает.

И, столкнувшись здесь с правительственными служащими, он ожидал, что те станут действовать по законам, к которым он привык с детства: будут честными, добросовестными, достаточно умелыми и постоянно заботящимися о свободах и правах граждан. Он знал, что чиновники были такими не всегда, но сам с подобными вещами не сталкивался – для него это было что-то отдаленное и маловероятное, как каннибализм или рабство.

Если бы он подумал получше, то, вероятно, понял бы, что гражданских служащих в Ковентри никогда не подвергали экзамену, чтобы определить их психологическую пригодность к исполнению своих обязанностей, и поскольку каждый обитатель Ковентри находился тут – как и он сам – за нарушение Ковенанта и отказ от терапии, то большинство из них, очевидно, неуправляемы и творят произвол.

Теперь единственное, на что Маккиннон надеялся, так это на суд. Все, чего он сейчас желал, – получить возможность выложить на суде свою историю.

Его надежды на судебную процедуру должны показаться не совсем логичными, ведь прошло не слишком-то много времени, как он отказался иметь дело с организованным правительством. Но даже если он отказался от правительства на словах, то не мог отказаться от собственной жизни, своих привычек и представлений, сформированных средой, в которой он жил. Он мог проклясть суд, унизивший его своим приговором и поставивший его перед выбором, и все же искренне ожидать от суда правосудия. Он мог настаивать на своей полной независимости, но одновременно ожидал, что люди, с которыми ему предстоит столкнуться, будут подчиняться Ковенанту, – других-то он никогда не встречал! Он был не в состоянии отбросить прочь собственные рефлексы и привычки, равно как не мог расстаться со своим телом.

Но сам этого он еще не осознавал.

Зазевавшись, Маккиннон не успел встать, когда судья вошел в зал заседаний. Приставы быстренько дали ему понять, что к чему, однако злобный взгляд с судейского кресла он все-таки заработать успел. Ни внешний вид судьи, ни его манеры особых надежд не внушали. Это был упитанный красномордый тип, чей садистский характер буквально читался у него на лице и сквозил в каждом движении. Маккиннону пришлось обождать, пока судья расправится подчистую с несколькими мелкими нарушителями спокойствия, причем Маккиннону показалось, что все здесь происходящее полностью противоречит закону.