ещё больший страх. Но ваурд видел, как растёт гнетущее чувство у них на сердце. Не выдержав натиска жуткой ауры, они бросились на утёк. Воительница дивилась двум вещам: что за колдунства заставили так повести себя троих могучих мужчин и почему этому странному ужасу не подверглась она. Между тем, ваурд отварил врата…

Конечно же, я ожидал их, а потому отчасти помог со встречей со мной. Чтобы не блуждали они в подземельях мавзолеев и не штурмовали лестницу башни, мною было принято решение спуститься вниз и повстречать их, лишь только они войдут в мою обитель через северные врата. Ожидание затянулось, потому что, хоть в грядущем я наблюдал множество исходов этой встречи, но речи с драконом были наименее вероятны, а потому я ожидал их гораздо ранее. А пока длилось это самое ожидание, притянуло моё внимание бледно-зелёное сияние луны, которая непрестанно освещала мой погост. И вот в это мгновение они и застали меня.

Дракалес, войдя в чертоги величия, не испытывал на себе гнетущего духа смерти, которым окутана моя обитель. Человек же, если бы и смог добраться в сердце тьмы, окутанное сущностью смерти, не выдержал бы и мгновения — умер бы немедля. И то, что Золина продолжала чувствовать себя хорошо на моём погосте, лишь ещё больше упрочивало её нечеловечность, хотя с виду и нельзя сказать, что она отлична от них. Ваурд обратил своё внимание на меня, а далее глянул туда же, куда был устремлён и мой взор. Тишь сохранялась недолго — бог войны растревожил её, ударив себя в грудь кулаком. Я ответил ему тем же. Золина с интересом продолжала разглядывать меня, ведь во время прошлой нашей встречи ей так и не довелось понять, что произошло. После безмолвных приветствий я заговорил на человечьем наречии: «Мне открыто то, что привело вас ко мне. Должен признать, бог войны, ты мудр и находчив. Сумел-таки отыскать связь в том, в чём другие слепы. И хоть трусливому Адину было открыто то, что другим увидеть не под силу, он оказался слеп. И вот, предо мной стоите вновь вы» Ваурд отвечал: «Адин не является трусом, ведь сердце его открыто мне. Но вот силы твои настолько велики, что смогли обратить его бесстрашие против него. Убери свои колдунства, чтобы он и ещё двое воителей смогли войти сюда» — «Верно ты подметил, сердце его тебе открыто, да и всякий пред глазами твоими будет нагим. Но ты видишь далеко не всё. Ты видишь только то, на что настроен ты. Воинственность, отвагу, мощь… Я же понимаю сверх того. Больше трёх сотен лет, ещё со времён великого Астигала знаком я с людьми, и я знаю, что нет такого человека, который был бы абсолютно бесстрашен. Всякий человек имеет потаённые страхи. Кто страшится мышей, кто — пауков, кто трепещет пред смертью и неизбежностью оной, кто — пред неведомым. Даже воитель, облачённый в броню и опоясанный мечом, страшится за свою жизнь. И отчасти тот страх и есть залог его выживаемости. Бояться для человека свойственно. И лишь вы двое войти сумели, потому что ваши сердца бесстрашны» Я глянул на Золину, пытаясь в очередной раз понять, что за существо предо мной, но и духовный, и физический взоры утверждали, что предо мной лишь человек. Ваурд впал в раздумья, ведь увидел в словах моих толк. Золина же без капли трепета глядела в мои глазницы. Не нужно было и читать её мыслей, чтобы понять: таким образом она лишь безмолвно уверяла меня в том, что в её сердце нет страха предо мной, что в очередной раз подтверждало её человечность, но и одновременно опровергало это. Закончив размышления, Дракалес заговорил: «Что ж, в твоих словах великая мудрость, и я не смогу с ней спорить. Но, думаю, о человеке размышлять можно очень долго, и пусты будут эти размышления, ведь все они падут под натиском войны, не успеет день обратиться в ночь. Но давай же вернёмся к посланию тому. Что значит оно?» Я повторил древние слов: «Зора ну этаут том. Лур зудат Атрак. Смерть не знает поражения. Тень хранит Атрак. Это есть заверение. Некто утверждает, что он хранит тебя, бог войны. И тот самый некто есть дух гибели» Слова эти изумили тарелона, и тот взялся недоумевать: «Не уж то сам дух гибели, он же вестник смерти и беспробудный сон?» — «Именно так» — «Лиер многое рассказывал о нём. Но довольно о былом. Что значит покровительство духа гибели?» — «Никому не покровительствует он, однако за тобой наблюдает, потому что, в конце концов, пути ваши должны сойтись. И дух гибели станет твоим союзником» — «Смерть всегда следует за войной» — «Это лишь красивое высказывание, ведь для вестника смерти не нужна война, чтобы убивать. Союз с духом гибели будет означать, что у вас одно предназначение, которое вы станете исполнять» — «Это весьма необычно. Но ответь же, откуда тебе ведомо столько?» — «В том нет ничего удивительного, ведь смерть создала меня, и мне открыты помыслы моего создателя» — «Расскажи историю свою. Жажду знать я, как существо обращается в бессмертного» И в тот миг Золина с Дракалесом познали историю перерождения воздаятеля. Девушка обрадовалась, поняв, что я и есть тот, кого себе в подражание взяли филины. Но более того её обрадовало то, что она была права — будучи в облике человека, лишал я жизни только ничтожных людей, которые угнетали слабых и немощных. И на её вопрос, почему же бандитам тем возомнилось обратное, я ответил так: «Они лишь пожелали утолить свою гнусную тягу проливать кровь. Против мощного врага руку вряд ли кто из них поднимет, ведь они страшатся смерти, потому переиначили то, что вершил я, и от моего имени творили неблагородие» Последнее слово, которое прозвучало из уст моих, весьма заинтересовало Дракалеса, и он стал расспрашивать меня о благородии. И выяснилось в тот миг, что у нас одни мерки для того слова установлены, потому уверовал бог войны в то, что дух гибели и томелон могут идти одним путём предназначения.

Минуло множество времени, которое провели гости в моих чертогах. Для Золины также стал приятен дух покоя. Находясь вдали от человечьей суеты, она прониклась величием тьмы и смерти, и дух зора стал ей роднее с тех пор. Однако вспомнили они, что Адин и двое учеников его дожидаются снаружи, и вести, которые двое бесстрашных воителей вызнали у меня, также важны для них, потому ваурд и