На лестнице дворца, на лестнице дворца

Красавица стоит, лон-ла, красавица стоит…

Так много женихов, так много женихов —

Не знает, как ей быть, лон-ла, не знает, как ей быть![42]

Внезапно девушка замолчала.

— А я — знаю. Я не выберу молодого сапожника, нет! Я уже выбрала Тошана, красивого и нежного Тошана.

Ей не было дела до глупостей, которые она часто слышала от взрослых. Ну и что, что ее возлюбленный — метис! Ну и пусть его мать — индианка, а отец был золотоискателем и утонул в реке! Какая разница?

— Тошан — лесоруб, а лесоруб всегда найдет работу, — прошептала девушка на ухо Шинуку, который шел за ней следом. — Все местные мужчины время от времени уходят рубить лес.

Будущее представлялось ей таким же ясным и сияющим, как вода в каньоне, пронизанная утренними лучами солнца. Девушка снова прикоснулась пальцами к губам. Губы Тошана прикасались к ее губам тут и еще вот тут… И к щекам… Воспоминание о поцелуе, который они подарили друг другу у речушки Уэлле, поможет ей терпеливо ждать.

Когда захочешь ты, мы ляжем спать с тобой,

Мы ляжем спать с тобой…

На ложе золотом в саду из белых роз…

И будем почивать — пока не сгинет мир.

Она почти шепотом допела последний куплет. Очень часто в песнях точно описываются чувства, которые испытывает человек. Эрмин давно это заметила. И растроганно повторила:

Пока не сгинет мир…

Роберваль, 15 июля 1930 года

Эрмин сидела на переднем сиденье коляски, всем своим видом выражая нетерпение. Жозеф о чем-то разговаривал с грумом — так англичане и американцы называли отельных служащих низшего ранга. Они стояли слишком далеко, поэтому девушка не услышала ни слова. Месье Маруа активно жестикулировал, в то время как молодой служащий только вздымал руки к небу и качал головой.

«Ну что опять случилось? — вертелась в ее голове беспокойная мысль. — Жо ведет себя слишком заносчиво, стоит ему ступить на порог этого отеля. Иногда это просто смешно!»

Шинук в нетерпении бил подкованным копытом о каменную мостовую. Звук получался неприятный. Конь нервничал. Царившее в городе оживление и шум порта его пугали. Красивое животное, привыкшее к спокойным лугам Валь-Жальбера, стремилось поскорее покинуть шумное место. Рокот моторов, запах бензина и сигналы клаксонов заставляли его забыть о привычном послушании.

— Успокойся, Шинук, — сказала Эрмин ласково. — Я знаю, ты не любишь сюда приезжать. Будь умничкой, и скоро ты окажешься в своем стойле, перед полной кормушкой сена. Знаю, ты устал, но скоро отдохнешь.

«В следующую субботу лучше поехать поездом. Только вряд ли Жозеф согласится. Шинук пробегает больше восемнадцати миль в один конец. На дорогу из Валь-Жальбера в Роберваль у нас уходит три часа!»[43]

Она вздохнула. Дорога туда и обратно казалась ей бесконечной, хотя Жозеф говорил о ней как о легкой прогулке. По пути он снова и снова заводил речь о будущих успехах Эрмин, подвигаясь к девушке все ближе и ближе. Это их тесное соседство на сиденье коляски было Эрмин неприятно и вселяло неясное беспокойство, равно как и восторженные заверения, что она станет великой певицей, не хуже самой Ла Болдюк.

«И так будет все лето, — думала девушка. — Как было бы замечательно, если бы кто-нибудь мог подвозить нас в Валь-Жальбер на машине! Но теперь уже поздно отказываться, я подписала контракт с директором отеля…»

Шинук замотал головой и зафыркал.

— Прошу тебя, мой красавец, будь умничкой! Мне тоже скучно, но что поделаешь?

Звук девичьего голоса успокоил лошадь. Он снова фыркнул и погрузился в созерцание велосипедиста, ехавшего по противоположной стороне улицы.

Эрмин было страшно выступать перед публикой отеля «Château Roberval». В этом роскошном заведении останавливались только очень состоятельные люди. В прошлую субботу, после первого выступления, в холле того же отеля она едва не потеряла сознание от усталости, хотя на сцене держалась молодцом и исполнила весь заявленный репертуар.

— Это было твое боевое крещение, — сказал Жозеф, пытаясь ее приободрить. — Ты пела перед настоящей публикой — иностранцами, людьми из высшего общества. И многие откровенно на тебя пялились. Меня это не удивляет — ты стала такой миленькой!

Комплимент он прошептал ей на ухо, чем привел девушку в полное замешательство. Она не могла избавиться от впечатления, что ее отдали на растерзание пестрой толпе — слишком элегантной, слишком шумной. Ярко накрашенные дамы курили длинные сигареты, мужчины в черных костюмах и крахмальных сорочках смотрели на нее, как голодный кот на сметану. Хлопали ей весьма вяло.

«И все-таки я не могу отказаться, — говорила она себе. — Жозеф столько сделал, чтобы получить этот контракт!»

Накануне девушка с утра до вечера повторяла свой репертуар. Сегодня у нее болело горло, чего раньше никогда не случалось.

«Этот отель похож на настоящий замок, о таких я читала в книгах по истории Франции. У него есть башенки и балконы, а стены — из обработанного камня, — думала она, рассматривая архитектурный ансамбль роскошного заведения. — Весь домик Бетти поместился бы в самом маленьком зале ресторана! Какие они все-таки странные! Называть „маленьким залом“ комнату, которая просторнее нашей церкви!»

Жозеф широкими шагами вернулся к коляске. Взяв Шинука под уздцы, он повел его к задней части здания, куда выходили двери кухни и других служебных помещений.

— О чем вы спрашивали грума? — поинтересовалась девушка.

— Да так, ничего важного, — ответил опекун. — Тебя это не касается. Спускайся, я и без тебя отведу лошадь в конюшню. Иди переодевайся. Пройдешь через дверь для обслуги. Не вздумай соваться в холл, клиенты не должны тебя видеть перед выступлением.

— Хорошо! Я и сама не хочу их видеть!

Эрмин поставила правую ногу на металлическую подножку и спрыгнула на землю. В руке у нее был маленький чемоданчик с платьем и лаковыми туфельками, завернутыми по отдельности в бумагу.

— Я тебя догоню, — крикнул ей Жозеф.

Девушка взглядом проследила за упряжкой. Она мечтала только о том, чтобы поскорее вернуться в Валь-Жальбер.

«Я сама не знаю, чего хочу, — упрекнула себя девушка. — Раньше я мечтала увидеть озеро и красивые дома в Робервале, порт и корабли. И вот в прошлую субботу я наконец все это увидела. И что? Мне это совсем не интересно!»

Не зная, куда себя девать от смущения, она вошла в кухню. Здесь все кипело и бурлило. По меньшей мере десять поваров во главе с шеф-поваром суетились над бульонами и жарящимся мясом. То и дело раздавался металлический стук алюминиевой или медной ложки о стенки кастрюли.