Как же я ошибался!

Кто-кто, а Вольская сильнее всех взятых. Иначе как объяснить то, что она сидит на моей кровати и не сводит с меня глаз. Всё ещё здесь.

Осталась со мной…

По глазам вижу, что Мила борется с собой. Со своей гордостью. По дрожащим рукам понимаю, как ей трудно переступать через себя и делать первый шаг.

Моя сильная, смелая, добрая девочка!

Не моргая, смотрю в любимое лицо и иду навстречу. Девушка поднимается и мгновенно бледнеет, опуская глаза на мою окровавленную ладонь, которую я молча ей протягиваю.

Плевать на всё. Теперь Вольская будет участвовать в каждом моменте моей жизни. И в горе, и в радости.

Мила вкладывает свои подрагивающие пальцы в мою руку, и я кладу их себе на живот, безмолвно прося снять с меня одежду.

Закрываю глаза, когда чувствую осторожное прикосновение маленьких пальчиков, тянущих край футболки вверх.

Слышу рядом женское сбивчивое дыхание и наслаждаюсь этим звуком, как сумасшедший. Стоит Миле меня раздеть, как кожа покрывается беспорядочными мурашками. Запрокидываю голову и ощущаю необъяснимое чувство эйфории. Моя несносная ведьма рядом, и мне от этого так хорошо, что меня переполняет от радости. И даже когда раздаётся надломленный вдох, а потом громыхающее: «Господи, Барсов, я так и знала, что ты придурок!», я счастливо улыбаюсь.

***

Разрешаю Миле делать со мной всё, что пожелает. Уложить на постель, забрать мой телефон и даже самой позвонить врачу. Полностью отдавшись в её заботливые руки, отвлекаюсь от боли, слушая невнятное бормотание о том, какой я безответственный. Разговор по душам был отложен на неопределённое время. Сейчас Мила сконцентрировалась на ожидании врача, а я на ней. Стараясь не морщиться, когда она то и дело меняла повязку на скорую руку, проверяя мою рану, всматривался в напряжённые черты её лица и искал ответы на возникшие вопросы.

Осталась насовсем или только для подстраховки, чтобы я здесь не умер в одиночестве?

Когда в комнате появляется Аристарх Семёнович, Мила, не скрывая облегчения, бросается к нему:

— Кровотечение вроде остановилось!

— Отлично. Сейчас посмотрим, – без приветствий доктор сразу подходит ко мне и склоняется, изучая мой бок. – Охохохо! – вздыхает он. – Надо было сразу меня вызывать, Ян! – осуждающе качает головой. – Ты о чём думал, красавчик, что само затянется?

— Именно так и думал, – натягиваю подобие улыбки.

— Хватит ухмыляться, засранец! – бросает на меня тяжёлый взгляд и открывает свой чемодан с медицинскими приблудами. – Вспоротое брюхо – это тебе не шутки!

— Но вы же с этим справитесь? – жалобно просит Мила.

— Само собой, – сводит брови на переносице мужчина. Надевает перчатки и выкладывает на стол какие-то ампулы с шприцами. – Ох, доиграешься ты когда-нибудь, пацан! – нарочито гневно восклицает врач и мельком осматривает мои руки. – Все костяшки сбиты. Тот, кто пырнул, живой хоть?

— Живой, – зажмуриваю глаза, когда в руку вкалывают иглу.

— Поверю на слово, – откликается Аристарх Семёнович и поднимает глаза на Милу. – Сама-то как? Трясёшься вон вся. Вколоть успокоительное?

— Не-е-ет! – ужасается Вольская и садится на краешек кровати. – Скажите, а у них в семье слабоумием никто не страдал? – тычет в меня пальцем.

— Нет, – улыбается мужчина. – Это не болезнь, это поведенческий фактор, – наклоняется близко к порезу и начинает что-то там вытворять. От боли закрываю глаза и начинаю глубоко дышать. Чувствую, как ладонь обхватывают мягкие пальчики Милы, и цепляюсь за это прикосновение, как за спасательный круг. – Его просто обуздать некому, – слышу голос доктора. – Вот женится, заведёт детей и начнёт задумываться, что себя нужно беречь.

Резко втягиваю воздух и сжимаю женские пальцы, невольно находя безымянный. Такой тоненький, мягкий на ощупь. Мой.

Чувствую, как делают ещё два укола, и стараюсь свести всю сосредоточенность в то место, где, несмотря на мой намёк, успокаивающе поглаживает по руке Мила.

— Осталось зашить, – сообщает Аристарх Семёнович, ловко орудуя над раной. – Обезболивающее вколол, но до конца не успеет подействовать. Придётся потерпеть тебе, Ян.

— Не привыкать, – выдыхаю я.

Ненадолго выпадаю из реальности, пропуская через себя волны боли, и открываю глаза, только когда Мила начинает аккуратно перебирать мои волосы.

Встречаюсь взглядом с уставшими серыми глазами и льну щекой к тёплой ладони, которая старается отвлечь и облегчить мои страдания. Утыкаюсь носом в нежную кожу и вдыхаю запах. На фоне пропитанного кровью воздуха выбиваются нотки апельсина, который совсем недавно ела Мила. Странное сочетание дурманит сознание, и я припадаю губами к прочерченным на ладони линиям жизни. Мила на короткий миг замирает, наблюдая за моим действием, но вскоре накрывает второй рукой мои глаза, чтобы я так пристально не изучал её реакцию.

— Ох, какой ровный шов получился! – врывается между нами голос доктора. – Любо-дорого смотреть!

— Всё? – затаив дыхание, спрашивает Мила и встаёт с постели, забирая у меня подаренное тепло и спокойствие.

Аристарх Семёнович довольно кивает и подзывает её к себе, чтобы похвастаться проделанной ювелирной работой.

Искренне недоумеваю, когда девушка улыбается во весь рот, одобряя мой будущий шрам, и горячо благодарит врача за моё спасение.

Мужчина беззастенчиво отмахивается, накладывает новую повязку и уходит мыть руки, а когда возвращается, грозно заявляет:

— Встанешь на ноги – жду у себя на разговор.

Закатываю глаза и соглашаюсь.

Будет полоскать мне мозг на тему сохранения жизни. Перевожу взгляд на Милу и понимаю, что нотации будут мне читать ещё раньше.

— Так, ребятки, завтра отзвонитесь, чтобы я знал, что вы тут живы, – уходя, кидает нам врач. В голос благодарим его с Вольской за помощь и наконец остаёмся одни.

***

— Останься со мной… — прошу я, вкладывая в эти слова всю душу, надежду и желание.

Одна фраза, дающая возможность осчастливить мою жизнь, воспринимается Милой по-своему. Она даёт шанс только на одну ночь.

Сложив руки на груди, девушка стоит в проёме и душит одним только взглядом.

Хочется сопротивляться её долгому обдумыванию, но в итоге, тяжко вздохнув, Вольская берёт на руки кота, выключает в спальне свет и идёт ко мне. Устраивает орущего бандюгу в наших ногах, пододвигается ближе ко мне и издаёт нервный вздох.

— Кто это сделал? – приглушённо спрашивает она.

Выискиваю в темноте её глаза и на секунду задумываюсь, говорить ли ей правду.

Хотя с другой стороны, почему я должен выгораживать этого урода?

Пусть знает, что Жданов трусливый говнюк, к тому же теперь ещё и с повёрнутым в сторону носом.