Мне он был любопытен, и общение с ним доставляло удовольствие, несмотря на его любовь к долгим и пространным рассуждениям на философские темы или манеру рассказывать какую-нибудь историю, происшедшую с ним, чуть не столетней давности, про которую на Марсе уже ходили легенды, слухи и сплетни.

«Мне тут один чудак рассказывал историю — вроде как про себя, а на самом деле это со мной было, — начинал он обычно, — но все он переврал, конечно… Он-то как рассказал…» — и дальше следовал подробный рассказ с искаженным содержанием, а затем не менее подробная история (с Сенькиными примечаниями и ремарками) о том, как было на самом деле. Зачастую обе истории отличались друг от друга такими мелочами, что слушать это становилось невыносимо, и люди засыпали. Я же, напротив, начинал горячо обсуждать детали, вступать с Сенькой в полемику и доказывать ему, что все было совсем не так, хотя меня там не было и я ничего не видел, но вот один чувак мне рассказывал…

Это могло продолжаться до бесконечности… За эту склонность к софистике Сенька меня и любил, потому что прагматичная марсианская публика просто не понимала Сеньку, как личность, в принципе и считала его с сильной чудинкой. А под выпивку и закуску мы могли разговаривать с ним сутки напролет, и нас это не угнетало, а, напротив, создавало ощущение некоего душевного комфорта.

Вот показался в перспективе дороги, освещаемой восходящим солнцем, поворот в сторону, уходящий между кактусами в направлении небольшого горбатого мостика из каких-то безумных дюралевых конструкций через неглубокий ров, утыканный острозаточенными арматуринами. Возле моста стоял железный столб, вкопанный в землю, на котором висел истлевший скелет какого-то отморозка, который Сенька подобрал во время одного из рейдов, чтобы повесить для устрашения (по характеру добрее этого человека было сложно представить, особенно на Марсе).

На столбе висело несколько табличек с прорезанными насквозь трафаретными буквами. Первая гласила: «Путник! Прежде чем войти сюда, подумай, нужен ли ты здесь?» А под ней: «У нас гостям всегда рады!» И следующая: «Территория заминирована и охраняется дрессированными глюками!»

Я подал сигнал к повороту. За мостиком громоздились хаотично слепленные постройки Сенькиного хутора, окруженные стальным решетчатым забором, над которым шла трехрядная «колючка» и поблескивали стойки видеокамер наблюдения. «Колючка» крепилась к фарфоровым изоляторам, и на ней висел значок высокого напряжения. Только близкие Сенькины друзья знали, что никакого напряжения там нет — ни низкого, ни высокого.

Выход с мостика преградила небольшая стая церберов с облезлой шерстью и радиационными ожогами на язвенных боках. Они недружелюбно глядели в нашу сторону, но не нападали и даже не гавкали: от них веяло спокойствием и уверенностью зверей, находящихся на своей территории.

Я понимал, что, если мы попытаемся пересечь мост, они, невзирая на трехметровый рост наших дромадеров, нападут всей стаей. Может, у Сеньки такая новая развлекуха — собачек дрессировать?

Я сделал знак всем остановиться.

— Сенька! — крикнул я во всю мочь оставшихся во мне сил. — Выходи в футболян играть!

Вожак стаи лениво зарычал, а во дворе пронзительно закукарекал петух. И тишина. Я ждал. Мне показалось, что ближайшая к нам видеокамера слегка повернулась, словно разглядывая наши лица.

Я передернул затвор автомата и, подняв дуло кверху, выстрелил одиночным.

Церберы вздрогнули, ощетинились и стали негромко рычать уже все вместе. Откуда-то сверху на угол забора спикировала, захлопав разлапистыми крыльями, гарпия. Как ни в чем не бывало она стала чистить перья и изучать нас круглым и водянисто-красным глазом. Она тоже имела вид живущей в этом месте собственницы, которая с неким сытым удивлением взирала на нас, «бродяг и попрошаек».

И тут из-за угла забора появилось нечто невообразимое: парочка здоровенных марсианских драконов. Огромные ящерицы семейства варанов, доходящие до пяти метров в длину… Эти были помельче, но выглядели не менее внушительно, учитывая, что при низкой марсианской гравитации они могли перемещаться и прыгать с ужасающей быстротой. И что самое удивительное в этой ситуации — церберы не обращали на них никакого внимания, а, наоборот, ощерив слюнявые пасти и вздыбив шерсть на загривке, начинали рычать на нас интенсивнее. А драконы, переливаясь мелкими серо-зеленоватыми чешуйками с охристыми пятнышками, медленно и, как могло ошибочно показаться, неуклюже, словно на параде, заняли место подле стаи рычащих собак. Этот странный зверинец и не менее странное Сенькино поведение начинали меня раздражать. К тому же Крис принялся фотографировать, громко прицокивая языком, из-за чего, как мне показалось, ярость зверья только росла. Остальные же туристы горячо обсуждали происходящее и галдели на все лады.

— Он тебя всегда так встречает? — спросила Ирина, встревоженно глядя на зверей. — Ты не говорил, что он дрессировщик…

— Он мне тоже не говорил про такой свой талант… — Я снял автомат и дал небольшую очередь по дорожке с той стороны мостика.

Церберы загавкали, ожесточенно давясь собственной слюной и рыком, гарпия растопырила крылья и издала противный клекот, широко раскрыв клюв, словно пытаясь проглотить всю нашу группу, а драконы зашипели, подергивая своими раздвоенными змеиными языками.

— Сенька, — крикнул я, — уже не прикольно, мы спать хотим!

И тут со стороны забора раздался громкий выстрел, и приличный кусман растущего рядом со мной кактуса был выдран облаком крупной дроби. Несколько брызг сока попало мне на лицо. Ира потянулась к кобуре. Я вздрогнул и занервничал, но не сильно — дистанция для дробовика была большой, и в опасности были в основном кактусы. Да и утомление сказывалось.

— Пошли вон отсюда! — донесся с той стороны забора грубый прокуренный голос. — А не то зверей натравлю!

Стрелка не было видно за колючим кустарником, росшим вдоль забора. Но голос явно принадлежал не Сеньке.

— А Сенька Гваделупа где? — крикнул я, сложив ладони рупором.

— Нету вашего Сеньки, в город он переехал! Я здесь живу, и все!

Раздался новый выстрел из дробовика, на этот раз покореживший край перил моста, отчего стрелок, видно, совсем разозлился, а церберы буквально захлебывались от безудержного рычащего лая.

— А почему у вас поспать нельзя? Мы мирные путники, мы не причиним вам вреда! У нас раненые. — Я сказал это уже так, по инерции, понимая, что нас не пустят.

— Я по пятницам не подаю! — грубо отозвался загадочный отшельник. — Считаю до трех! Если не уберетесь, собак спущу — они вас…

Раздался новый выстрел, который ушел куда-то в лес, где противно чавкнуло стволом кактуса, а один из церберов, получивший, видать, маленькое ранение дробинкой в ухо, жалобно завизжал, крутясь на месте.

— Спокойней, дядя! — крикнул я. — Береги природу, мать твою! Мы уже пошли!

Я сделал знак группе разворачиваться.

— Какого хрена ты с ним цацкаешься, Странный?! — закричал в шлемофоны Йорген. — Сейчас мы эту гниду вместе с его зоопарком… Тоже мне дед Мастдай нашелся!