это была его первая публичная должность, и он получил ее при полной поддержке и одобрении юридического сообщества Цинциннати. “Инквайрер” назвал его “отважным восходителем, которого не обескуражат невзгоды”, и он решительно намерен был с достоинством и благородством вести этот процесс, призванный стать вершиной его карьеры.

* * *

Римус занял место рядом со своим помощником Элстоном, разложил книги, поставил сундучок и потер руки, восстанавливая кровообращение. За столом справа сели Тафт, Баслер и Сиббальд, люди того сорта, кого Римус когда-то мечтал видеть на своих вечеринках, – наконец-то ему удалось обратить на себя их внимание. Позади судьи Шука на возвышении устроились три назначенных судом алиениста, которые должны были определить, действительно ли Римус был безумен в момент совершения убийства, и оценить текущее состояние его разума.

На Сикамор-стрит, соседней улице, меняли дорожное покрытие, зал суда наполнял лязг металла и скрежет гравия. Сто десять зрителей подались вперед, боясь упустить хоть слово.

– Вызовите присяжных, – распорядился судья Шук.

Одного за другим обвинение и защита выбирали будущих присяжных из семидесяти пяти мужчин и женщин. Закон штата Огайо предоставлял обвинению возможность отвести без указания причины четырех, а защите – шестнадцать присяжных, что определенно давало преимущество Римусу. Будут выбраны двенадцать присяжных и еще один дополнительный. Обе стороны единодушно отклонили нескольких кандидатов. Один мужчина уже был присяжным в текущем году. Другого сочли слишком старым. Несколько женщин сказали, что у них на попечении маленькие дети или больные члены семьи. Прочие не подошли из-за канцелярских ошибок в их повестках. Как только судья Шук зачитывал имя из списка, начинался настоящий допрос.

Баслер встал, пристально глядя в лицо фермера по имени Джон Траутман. Он желал выяснить, что известно присяжному о бутлегерском прошлом Римуса, о его партнерах, включая Джорджа Коннерса, который должен будет свидетельствовать в пользу друга.

– Вы знаете этого типа, Коннерса, которого прозвали шестеркой Римуса?

Римус вскочил с места:

– Он не шестерка, он мой секретарь!

Судья Шук поддержал протест.

– Со всем уважением, ваша честь, – ответил Баслер. – Мы не можем назвать этого типа Коннерса секретарем Римуса.

Римус резко сдернул очки и указал дужкой в сторону Баслера.

– Я протестую против того, чтобы мистера Коннерса именовали “этим типом Коннерсом”, – выкрикнул он. – Он такой же достойный джентльмен, как и мистер Баслер.

Баслер, не впечатленный возражениями Римуса, слегка перефразировал вопрос:

– Вам знаком этот тип Коннерс, который отбывал срок в Атланте одновременно с Римусом?

Римус описал левой рукой круг, словно заключая Баслера в мишень:

– Единственной целью подобного вопроса может быть только стремление создать предвзятое мнение у присяжного.

Судья Шук поддержал протест. Тем не менее Траутман ответил, заявив, что никогда не слышал о Коннерсе. Баслер, сочтя присяжного подходящим, передал его защите.

Римус взял слово.

– Тот факт, что я обвиняюсь в убийстве, – начал он, – и тот факт, что одновременно я сам выступаю в свою защиту, не создает у вас предубеждения против меня, обвиняемого?

Теперь возразил Баслер:

– Смешно думать, что умалишенный может задавать вопросы присяжным.

– Позиция защиты, – пояснил Элстон, – заключается в том, что обвиняемый был безумен лишь в момент совершения преступления.

– Защита утверждает, что обвиняемый сейчас безумен? – спросил судья Шук.

Элстон шагнул вперед и повысил голос:

– Защита утверждает, что Римус был безумен в тот момент; вопрос о его нынешнем состоянии должен быть решен в процессе рассмотрения доказательств по данному делу.

– Как суд может вынести решение по делу, если защита не сообщит о своем требовании? – возразил Шук. – Суду необходимо знать это сейчас.

– Не думаю, что у суда есть право требовать этого или требовать от меня ответа, – сказал Элстон. Римус черкнул несколько слов в блокноте. – Наша позиция – помешательство в момент совершения преступления, и присяжным не следует обсуждать его душевное здоровье во все прочее время.

Шук согласился с доводами Элстона и отклонил протест.

Римус встал и продолжил допрос Джона Траутмана. Тот факт, что его имя часто появлялось в газетах, создает у присяжного предубеждение?

Фермер озадаченно смотрел на Римуса.

– Иными словами, вы лично не имеете ничего против обвиняемого, мистер Траутман? Ваши семейные дела таковы, что чужие семейные проблемы не вызывают у вас неприязненных чувств?

Траутман ответил, что нет.

Римус одобрил присяжного, удовлетворенный ходом событий. Если жюри признает его сумасшедшим, в последующем слушании по этому поводу придется признать, что суд счел его достаточно вменяемым, чтобы опрашивать присяжных.

* * *

Каждое утро, в дождь и солнце, очередь около здания суда только росла. Репортеры рисовали портреты самых преданных зрителей: видавший виды рябой мужчина, который проворчал: “Вот те на, этот чертов Римус прижал-таки федеральное жулье”. Крупная дама в черном, прикусившая указательный палец на левой руке, так что кожа побелела. Старик, приложивший ладонь к уху, чтобы лучше слышать. Римус, чувствуя, как растет число его сторонников, произносил слова подчеркнуто членораздельно, словно наставляя группу непоседливых учеников: “об-ви-няаа-е-мый”; “на-сии-ли-ее” и даже “Дэээ-ни-эээлс”, когда речь зашла о винокурне “Джек Дэниэлс”.

С каждым новым присяжным вопросы становились все острее, обе стороны стремились вытащить наружу все возможные предубежденности. Тафт сразу же отклонял каждого, кто выступал против смертной казни. Он интересовался, может ли на присяжного повлиять заявление о том, что человек по необходимости взял на себя исполнение закона. Одного он выпроводил, когда тот признался: “Я был в таком же положении. Моя жена тоже сбежала с моими деньгами”. Фермерша, разводившая цыплят, казалась неплохой кандидатурой, пока ее не спросили, не повлияет ли на ее мнение о Римусе его бутлегерское прошлое. “Я не верю в бизнес, и я против любого, кто им занимается, – брякнула она. – Но я могла бы его простить”.

Еще одному Тафт разъяснил процедуру определения вменяемости человека, подчеркнув три критерия: “Обладал обвиняемый свободой воли для формирования намерения к убийству? Способен он был в момент совершения преступления оценить, совершает верный или неверный поступок? Понимал в тот момент, что совершает грех против законов Божьих и человеческих?”

Римус заявил протест. Существует более двухсот тестов, определяющих вменяемость, сказал он, и использовать только три указанных абсолютно недостаточно. Если суд соблаговолит выслушать, он охотно расскажет о шестидесяти таких тестах, которые он сам использовал, защищая своего клиента Уильяма Ченея Эллиса в Чикаго.

Судья Шук протест отклонил. Очко в пользу Тафта.

К вечеру четверга были отобраны двенадцать присяжных – десять мужчин и две женщины, с разным прошлым и разного рода занятий: крутильщик сигар, пекарь, художник, коммивояжер, бакалейщик, торговец спиртным на пенсии, два фермера, два механика и две домохозяйки. В течение всего процесса они будут проживать в “Метрополь-отеле” без связи с внешним миром, получая газеты только после