– Интересное название, мадемуазель, – сохраняя инкогнито датской принцессы, я лишь слегка кивнул супруге наследника престола империи. – Видимо, это что-то из истории вашей Родины?

– Следующий корабль будет назван «Принцессой Софией» или «Луизой», – сверкнула глазами и уверенно, тоном знающего человека, заявила Минни.

– Вы это знаете со всей определенностью, сударыня?

– Конечно, сударь, – совсем разулыбалась принцесса. – Это все мои имена.

– О! – сконфуженно выдохнул я. – А ведь верно. Прошу меня простить за глупость.

– Вам, Герман, нетрудно станет мое прощение заслужить. – Молодая женщина слегка наклонилась ко мне, словно хотела поведать какую-то страшную тайну. – Вам нужно лишь как сможете быстрей вернуть благоволение Наденьки Якобсон. И не спорьте, господин Лерхе. Не говорите мне сейчас ничего. Просто знайте, что это нужно сделать!

Я кивнул, признавая ее правоту. Но она тем не менее решилась добавить еще:

– И вам с Наденькой, и… мне.

Я вскинул брови, ожидая продолжения явно незаконченной фразы, но так и не дождался. Принцесса уже заговорила на датском с подошедшим засвидетельствовать свое почтение корабелом.

А я, как верный рыцарь, отправился исполнять приказ своей покровительницы – искать в толпе празднично одетой публики мадемуазель Якобсон, с тем чтобы извиниться за огульные, как выяснилось, обвинения и попытаться как-то вновь наладить доброжелательные отношения. На счастье, мои слова, по всей видимости, упали на подготовленную почву. Примирение состоялось. Объяснения были благосклонно выслушаны, приняты за достаточно вескую причину и послужили основанием для оправдательного приговора. Возвращались уже в коляске вдвоем с Наденькой, оживленно обсуждая мои инвестиции.

Замечательная вышла поездка. Я даже не слишком устал, а примирение с Надей будто бы камень с плеч сбросило. И даже известия от восточного нашего соседа – из Енисейской губернии, – тоже связанные с Транссибом, настроения не портили. Тем более что закончилась небольшая размолвка губернатора – родного брата министра юстиции империи Павла Николаевича Замятина – с енисейским купечеством и городской думой Красноярска достаточно благополучно. Да и причина скандала, нужно признать, была какой-то детской.

Ссыльных поляков, участников восстания в 1863 году, генерал Замятин называл французами и очень не любил. В моем Томске, даже несмотря на пребывание в городе наследника престола, все-таки пара сотен наиболее безобидных ссыльнопоселенцев оставалась. А Павел Николаевич из Красноярска выселил всех до единого. Виной тому «видный деятель русского революционного движения середины девятнадцатого века», Михаил Васильевич Петрашевский. Он с декабря 1860 года как ссыльнопоселенец получил дозволение жить в столице Енисейской губернии и немедленно по прибытии затеял перевоспитание местного общества. Учитывая превосходное образование и свободное владение несколькими иностранными языками, что уже здорово выделяло его из среды малограмотных туземных жителей, очень скоро Петрашевский сделался настоящей «звездой» тамошней общественной жизни. Купцы и гласные Красноярской думы тянулись к знаниям, а революционер этим пользовался.

Через год, в конце 1861 года, губернатором был назначен Замятин. Прибыв к месту службы, он обнаружил совершеннейший разброд и шатание. Под влиянием Петрашевского местные жители научились четко отделять себя от государственных служащих, которых полагали сплошь мздоимцами и казнокрадами. Сотрудничать у нового губернатора с торговой элитой губернии не получилось.

Дело еще больше усложнилось, когда из России пошли этапы со ссыльными поляками. Петрашевский открыто им симпатизировал, что никак не могло нравиться верноподданному Замятину. Кончилось это тем, что в противостоянии общественного мнения и губернского присутствия победил административный ресурс. Все «французы» включая Петрашевского, «как опасные враги женской добродетели», были высланы из Красноярска.

Купцы с таким оборотом были вынуждены смириться, но «уроков» видного деятеля революционного движения не забыли. И когда в январе этого, 1866 года в Красноярск с моими посланиями прибыл Дмитрий Кузнецов, внимательно слушали его рассказы о Томском городском плебисците – народных выборах проекта для городского вокзала. А потом решили провести у себя нечто подобное. Местным архитекторам были заказаны три варианта и приготовлены три картины…

Дальше живописи дело не пошло. Красноярский плебисцит показался Замятину проявлением французского вольнодумства и был запрещен. Редактора томских «Ведомостей» арестовали, и дело могло дойти даже до суда или пересылке несчастного Кузнецова в Омск, как того требовали жандармы. Но тут появился цесаревич, проявивший ко мне благосклонность. Дмитрий Львович не растерялся и заявил Замятину, что раз даже наследник престола не нашел в изъявлении народной воли ничего предосудительного, то и господину губернатору это делать невместно.

В общем, выборы проекта вокзала в Красноярске были намечены на осень, а Кузнецов к лету вернулся в Томск. И нужно признать, как раз вовремя. Все было готово к выпуску первого номера давно мною задумываемого общественно-политического и делового еженедельника «Деловая Сибирь», а лучшей кандидатуры на должность редактора разрешенной Никсой газеты, кроме Димы Кузнецова, у меня не было. Ядринцов готов был на себя взять политическую часть, Акулов – все касающееся предпринимательства. Гуляев из Барнаула и Потанин из Кош-Агача брались разбавлять излишнюю серьезность издания очерками о науке и исследовании отдаленных окраин империи. Новый губернский воинский начальник генерал-майор Иващенко изъявил желание передавать для публикации свои комментарии к новостям о победах русского оружия в Туркестане.

Но в первой статье нашего генерала все-таки оказалась информация совершенно с другого театра военных действий.

Потом, лет этак пять или шесть спустя, мне стала известна вся подоплека, все мельчайшие подробности и нюансы того, как готовилась и протекала война, сразу после начала получившая наименование «за гегемонию в Германии». По сути – тогда, летом 1866 года, на полях сражений генералы пытались решить судьбу всей германской нации. Но этой самой судьбе было угодно, чтобы выиграли в этой игре те, кто не сделает ни единого выстрела.

Теперь я уже не помню – что именно и насколько полно освещалось в специальном присланном по телеграфу коммюнике императорского Министерства иностранных дел начало Австро-Прусской войны. Для нас, простых, далеких от международной политики обывателей сам факт ее начала был настоящим потрясением. Казалось бы, еще недавно войска этих двух держав плечом к плечу воевали с датчанами, и вот спустя два года генерал Мольтке уже противостоит генералу фон Бенедеку.

Я же теперь стану рассказывать об этой войне так, словно бы уже тогда, служа Отчизне председателем Совета Главного управления Западной Сибири, смог бы вызнать все подробности происходящего из, так сказать, первых уст. И раз уж затронул эту тему, поведаю все сразу – от начала до конца – весь ход этой интересной и поучительной семинедельной войны.