Дачники правили миром, окружив города плотным кольцом. Они диктовали условия, они назначали цены на землю, клочком которой наделило их некогда щедрое государство, цены на солнце, воздух и речной песочек. Править дачникам было легко: они составляли большинство, силу. Отдельные даченеимущие чудаки, вроде нас, тихо и покорно вымирали в малогабаритных квартирах.

Само собой разумеется, почти все мои коллеги тоже оказались дачниками. Была дача даже у нашего юного корректора Витюши, всего второй год работающего самостоятельно и получавшего, насколько мне известно, девяносто рублей в месяц.

С Витюши я и решил начать свою разведку. К другим, солидным дачникам, мне даже боязно было подступиться.

– Старичок, – улучил я момент, когда Витюша зашёл к нам в редакцию художественной литературы, – у тебя, кажется, есть дача?

– Есть, – сказал Витюша, и чистые голубые глаза его отчего-то потемнели. – Есть, чтоб ей сгореть и развеяться по ветру! Не дачку я себе завёл, а тачку!

И Витюша с неожиданной болью заговорил о том, что проклятая дача превратила его в каторжника, в галерного раба, во вьючное животное, что только последние кретины могут променять волю с её облаками, лесами, перекатами, дебрями на фанерную клетку в десять квадратных метров и четыре сотки грязи, утыканной дурацкой клубникой.

– Ну нет, – сказал пожилой редактор Игнатьич, оторвавшись от рукописи, над которой он регулярно спал после обеда. – Нет, ты это… зря. Вот я вчера шесть хвостов вытащил. На манную кашу. Вот таких вот… – Игнатьич поискал глазами предмет подлиннее, не нашёл и поднял вверх шариковую ручку. – Во!

– Чьих хвостов? – нервно спросил сбитый с толку Витюша.

– Подлещики, – объяснил Игнатьич. – Не крупные, правда. Но ровненькие – один к одному.

– Что, разве и рыба есть? – насторожился я.

Игнатьич сказал, что рыбы, вообще-то, нет. В принципе. Но он ловит. У него рецепт прикорма имеется, который он не хотел бы разглашать. Однако если я действительно интересуюсь рыбалкой, то он готов – тут честный Игнатьич покраснел, сделал паузу и, вздохнув, мужественно закончил – готов поделиться… прикормом, не открывая всё-таки рецепта.

– Дача – это хорошо, – вмешался в разговор старший редактор Пухов. – На даче душой отдыхаешь. Я иногда сяду там – и сижу, сижу. Просто так, знаете. Сижу, сижу…

– А потом ляжешь – и лежишь, лежишь, – съехидничал Витюша.

Пухов не удостоил его вниманием.

– Нет, правда, – сказал он, обращаясь к нам с Игнатьичем. – Вынесу на улицу кресло, сяду – и сижу, сижу.

– Сидишь – думаешь? – спросил я.

– Нет! – радостно улыбнулся Пухов. – Ни грамма! В том-то и дело.

– И получается?

– Ххо! – сказал Пухов. – Ещё как!

Эта деталь, признаться, заинтересовала меня больше всего. Даже больше Игнатьичевых подлещиков. Отыскать местечко, где ни о чём не думается, было моей давнишней мечтой. Только мне казалось, что средь шумного бала нашей жизни таких местечек вовсе не существует. Думалось отчего-то везде: на работе, дома, в гостях, ресторане, автобусе, на стадионе, на пляже. Особенно люто думалось по выходным и праздничным дням, специально, казалось бы, предназначенным для отдыха и бездумья.

Счастливчик Пухов отыскал, выходит, заветное местечко, где можно не думать…

Услышав про это, я несколько подобрел к навязываемой мне даче и… тут же принялся думать, как буду сидеть там когда-нибудь и блаженно ни о чём не думать.

До блаженства, впрочем, было ещё далеко.

– Слышал, покупаете дачу? – спросил меня на следующий день главный редактор, когда я зашёл к нему по какому-то делу. Спросил с раскрытостью и дружелюбием, сразу как-то уравнявшим нас: его – владельца гасиенды и меня – будущего хозяина ранчо. Были в его тоне интерес, уважение, и я вдруг почувствовал себя легко и раскованно – этаким преуспевающим молодым бизнесменом, принятым в круг солидных, обеспеченных людей.

– Да вот, приходится, – весело ответил я. – Приходится… думать. Жена, видите ли, одержима страстью к огородничеству.

– О, эти жёны! – понимающе усмехнулся главный.

Он усмехнулся с таким видом и таким тоном произнес: «О, эти жёны», – что я снова ощутил себя этаким Онассисом, не заведшим дачу лишь потому, что у жены до сих пор были разные другие капризы – яхты, заграничные путешествия и так далее. А вот теперь ей потребовалась дача.

– Кстати, хотел с вами посоветоваться, – неожиданно для себя соврал я. – Может, порекомендуете что-нибудь?

Главный редактор задумался, красиво приподняв брови.

– Единственно, что могу посоветовать сразу, – сказал он, – не покупайте летний домик. Конечно, он обойдется вам дёшево, тысячи в две с половиной – в три, но ведь вы знаете наш климат.

– Ещё бы, – поддакнул я.

– Летний домик – это нерентабельно. – Он снова задумался, теперь опустив брови. – Кажется, я смогу вам помочь. Недалеко от нас продаётся дача. Половина рубленого дома, в двух плоскостях, четыре комнаты, общая площадь метров пятьдесят. Просят за неё пять с половиной тысяч. За пять, я думаю, отдадут. Вот только – соседи… Вернее, соседка. Вторую половину занимает вдова драматурга Бубнова. Такой, знаете, неувядаемый божий одуванчик. Заговорит она вас до умопомрачения… Слушайте! – оживился главный. – А зачем вам половина дома?

– Да. Зачем? – сказал я.

– Покупайте уж сразу целый. Вот профессор Мышатников, я слышал, собирается продавать свой дом. Шесть комнат, веранда по периметру типа галереи, с зимним садом. Два камина – на первом и втором этаже. И всего – четырнадцать тысяч.

– Фундамент каменный? – уточнил я.

– Шлакоблочный, – сказал редактор.

Так мы сидели с ним, вели приятный деловой разговор, легко перебрасывали туда-сюда тысячи, как два концессионера или два директора банка, – и только в коридоре я вспомнил, что четырнадцать тысяч – ведь это моя зарплата лет за семь-восемь, без вычета подоходного налога. Не мог не знать об этом и главный редактор. И тем не менее он не шутил, рекомендуя мне особняки с каминами. Да и сам я выслушивал его серьёзно, не остановил, не извинился: простите, мол, вы меня не за того принимаете.

Несомненно, с нами происходило что-то странное.

Хотя с другой стороны… Главный редактор ведь тоже был не миллионером. Получал он ненамного больше моего, а дачу всё-таки имел. Да ещё какую! Не знаю, сколько он вложил в неё когда-то, но если сейчас я вздумал бы её купить, то вряд ли она обошлась мне дешевле профессорской. Снова получалась нелепица.

Обо всём этом я подумал, выйдя из кабинета главного редактора. Но подумал как-то мимолётно, не всерьёз, поймал себя на том, что даже насвистываю беззвучно, словно аккомпанируя своим скачущим мыслям… Мною всё ещё владело приподнятое настроение, возникшее после нашей солидной, красиво-небрежной беседы – беседы двух уверенных в себе, не мелочащихся джентльменов.