Стояла глубокая ночь, когда тело Вадима, наконец, увезли в морг. За это время я перевез вдову Расторгуева и его детей в безопасное место, о котором никто не знал, а дальше пришлось искать убийцу.

И вскоре мы с Колей его нашли. Им оказался некий по фамилии Сычев, я сразу его вспомнил. В прошлом Сычев был самым преданным человеком моего отца. Я с детства его помнил, но сейчас нам пришлось попрощаться.

Вадим был прав: Сычев и остальные беженцы планировали избавиться от каждого, кто, по их мнению, был причастен к гибели Булата. Мне понадобилось много времени, чтобы избавиться от нависшей надо мной и моей семьи угрозы, и поэтому я совсем не заметил, как изменилось поведение Дианы.

А оно сильно изменилось. Это я сейчас прокручиваю в своей голове, когда опасность спала, и моей семье ничего не угрожало.

Я заметил, что что-то не так, когда вернулся домой, а Диана меня не встретила. Я посмотрел на часы: десять вечера, она заканчивает в пять, а я, как всегда, припозднился. Марина занималась детьми и никак не прокомментировала записку, написанную аккуратным красивым почерком, которую она отдала мне по моем возвращении.

Писала маленькая. Не торопясь. Наверное, долго обдумывала и тщательно готовилась.

Стерва. Моя маленькая девочка писала мне о разводе. Это слово зацепило глаз, будто на бумаге в этом месте была капля крови, не иначе.

Какого хрена произошло, пока я выходил на Сычева и его группу людей?

«Эмин, я знаю, что ты был с ней этой ночью. Ты ошибся, и твоей любви на двоих, похоже, не хватило. Прости, что не додала ее тебе. Я уехала в Новосибирск, хочу проведать могилу отца. Бабуля побудет с нашими детьми, пока я принимаю решение о нашем разводе».

Скрипя зубами, я смял злосчастную бумажку и оглянулся на детей. Кам и Эльман выбежали меня встречать, я крепко прижал их к своей груди и вдохнул родной аромат.

Убью. Убью чертовку.

Сзади послышались шаги. С нечитаемым лицом Марина подошла ко мне.

- Если тебе есть, что сказать ей, то поезжай следом. Я останусь с детьми. А сейчас отдай мне детей, детей пора укладывать спать. Ужин на столе.

Я не сразу пришел в себя, а как смог говорить – поблагодарил. Пока е знаю за что: то ли за совет и ужин, то ли за то, что она позаботится о детях, пока их несуразные родители разберутся со своими чувствами.

- Больно нужна мне твоя благодарность, нелюдь! - вдруг фыркнула Марина.

- Чего? – я вмиг разозлился.

- Сделай мою внучку счастливой, Эмин Шах. К сожалению, осчастливить ее, равно как и погубить, под силу только тебе.  

Диана

- Бабушка, Эмин не говорил, куда он умчался?

Я бежала вниз, задыхаясь от чувств. Я только что увидела, как Эмин сел в машину, даже не попрощавшись – так сильно он спешил. Рев его автомобиля до сих пор стоит в ушах, а как он орал на охранника за то, что тот слишком медленно открывает ворота…

Я содрогнулась от дурного предчувствия. Что с ним случилось? Что его так вывело из себя?

В последнее время Эмин был на взводе, он ведь никогда не поделится своими проблемами – не мужское это дело, считал Эмин. Но сегодня он так и вовсе вылетел из дома как бешеный. Надел бордовую рубашку, которую я видела на нем только в новостях, еще когда жила в Калининграде, светлые брюки, а по пути в машину он застегнул свои любимые часы, которые когда-то подарила ему я.

И еще он надел кольцо. Да, обручальное Эмин никогда не забывал. На его широкой ладони обручальное смотрелось превосходно и сильно контрастировало с моим - маленьким и аккуратным.

Эмин много лет зовет меня маленькой, и кольцо под стать этому купил. Сразу после возвращения из Польши Эмин подготовил все бумаги и велел мне их подписать. Так я снова стала женой Эмина Шаха, а на следующий день вести разлетелись по всем СМИ. Мне казалось, Эмин дорожил нами – браком, детьми, мной, но слова Алены… они как яд проникали в кожу, постепенно отравляя организм.

Голос бабушки вывел меня из прострации:

- Ты же знаешь, внучка, у нас с твоим Шахом разговор короткий. Наверное, поехал на работу. Он же нелюдь, по ночам работает.

Я зажмурилась. А затем разозлилась: на себя, на Эмина, на всех вокруг. Я верить не хотела, но сердце само ревновало. Без меня. Чувствовала я, что на работу стремглав не срываются, да и проблемы, Эмин сказал, все решились. Мол убийцу Вадима нашли, бывшие люди Булата понесли наказание. Я снова стала ездить на работу, видеть Дамира, дети в садик продолжили ходить, будто у нас жизнь – нормальной стала.

Таблетка.

Сначала я хотела поехать на Батальонную. Я давно планировала убедиться, что он продал ту квартиру. Правда продал.

Но куда я поеду на ночь глядя? А дети? Да и бабушка тут же уперла руки в бока:

- Ты не вздумай. Ты выше всего этого, девочка! Ну поедешь, и что? Ну застанешь, и что?

- Бабушка! – я задохнулась.

- Что бабушка? Ты подумай: а если он правда с ней, то неужто при ней в слезы ударишься? При этой проходимке-то, - цокнула бабуля с порицанием.

- Я не буду сидеть сложа руки, бабуль. Отойди, я решила ехать.

- Ты жена, Диана. Ты выше всего этого. Вернется твой господин Шах и объяснится немедля, а сейчас ложись спать. Достойно и с гордостью.

Хорошо, я отступлю, но утром, решила я, все равно поеду.

А глубокой ночью мой телефон издал звонкий звук. Раз, второй. На третий я поднялась и схватила смартфон так яростно, как никогда в своей жизни.

Но потом моя ярость поутихла. Вообще все поутихло.

Три файла. Видео и две фотографии.

- Открыть… - прошептала я.

И обомлела.

Бордовая рубашка – такая до боли знакомая. И кольцо. Мое. Наше. Оно на его руке, которая сжимает женский локоть. Затем талию. Эмин вжимает ее в стену, слышу женский вскрик.

Его руки на ее животе. Они рвут одежду, под сорочкой – голое женское тело.

- Эмин!

Меня тошнит. От ее голоса, от ее криков.

- Ты вернулся ко мне. Я знала, что ты вернешься.

Она вскрикнула. Потому что сильная рука толкнула ее в стену, развернув на 360 градусов. Я закрыла файл.

Он был с другой. В этот самый миг. В эту ночь.

Еще две фотографии. На первой широкая спина – со всеми родинками знакомыми. Сколько раз я трогала их, смотрела, разглядывала.

Ей это не запрещалось, он ведь свободным мужчиной жил все эти годы и отнюдь не монахом был.

На второй фотографии - его рука. Наверное, он спал, пока она делала эти кадры, ведь Эмин никогда не любил фотографироваться. Я поэтому и стала портреты рисовать, что его фото мне катастрофически не хватало. Только обручального, правда, на этой фотографии не было. Наверное, для вида только надевает, чтобы я, глупая, не ревновала.