– Да будь ты проклят! И деньги эти! – взвизгнула Нина, схватила со стола доллары, рванула их, еще раз, бросила клочки в сторону, – Вот тебе, сучара! Мусор поганый!

И заплакала, который раз за день.

Гринчук положил ей руку на плечо. Нина отшвырнула руку в сторону и зарыдала.

– Н-да, – протянул Гринчук.

Присел на корточки перед Ниной. Ее тело свело судорогой.

– Сволочи… Сволочи… Сволочи…

– Успокойся.

– С-сво…

– Да успокойся ты! – Гринчук схватил Нину за плечи и встряхнул. – Успокойся.

Нина не слышала и не видела ничего. Она рыдала.

– С-с-сво-ло-чи!

– Успокойся! Хуже будет!

Нина не слышала.

– Ладно, – Гринчук подтащил Нину к умывальнику, – либо ты прекратишь, либо я тебя искупаю. И все шмотки твои новые испортятся. Не жалко? Сто баксов.

– Де-девяносто, – пролепетала сквозь слезы Нина.

– Девяносто, – согласился Гринчук. – Смотри, какие классные вещи себе купила, радоваться нужно, а не реветь. Еще и деньги заработала…

– Деньги… – Нина взглянула на валяющиеся на полу клочки стодолларовых купюр и снова заплакала. – Деньги…

Гринчук решительно открыл кран с холодной водой:

– Считаю до трех. Раз.

Нина всхлипнула.

– Два.

Нина попыталась сдержаться, но не смогла и снова всхлипнула.

– Два с половиной.

Плечи Нины снова вздрогнули.

– Два с четвертиной. Два с волосиной. Два с паутиной…

Нина вдруг хихикнула сквозь слезы.

– Что за смех в трагический момент? – страшным голосом поинтересовался Гринчук.

Нина хихикнула громче. Звонко, совсем по-детски.

– Нехорошо смеяться над взрослыми людьми пенсионного возраста, – назидательно сказал Гринчук, усаживая Нину на свой табурет.

– Смешно, – сквозь высыхающие слезы улыбнулась Нина.

– Детский сад, ясельная группа, – Гринчук наклонился, поднял с пола останки валюты, покрутил в руках и выбросил в мусорное ведро.

– Склеить же можно! – запротестовала было Нина, но спохватилась и добавила уже тише, – попробовать.

– Смысла нет, – сказал Гринчук, – туда им и дорога.

– А не жалко?

– А чего жалеть? Если нужно, мне еще на цветном принтере напечатают. Позавчера прихватили двух интеллектов, решили устроить конкуренцию американскому государственному казначейству. Или как там его. Вот у меня случайно несколько штук и завалялось. Что я, двинутый мозгами, чтобы перед истерической женщиной настоящие деньги класть. Вот они, твои баксы, – Гринчук вынул деньги из другого кармана. – Живые и здоровые. И не нужно на меня так смотреть. Все честно, без обмана. И, кстати, шампанское скоро нагреется и потеряет газ. Налить?

– Налить…

– Вот и славно. Ты шоколадку куда дела? Тоже в холодильник?

– Тоже.

Гринчук разлил шампанское в извлеченные из шкафа бокалы, разломил на несколько кусочков плитку шоколада:

– Угощайся. Не жареная картошка, но все-таки…

Нина взяла в руку бокал.

– Минутку, – остановил ее Гринчук.

– Что?

– Денежки свои спрячь в сумочку. Не ровен час, снова начнешь рвать. Отлично. А теперь – будем здоровы.

Выпили.

– Еще? – спросил Гринчук.

Нина кивнула.

– За что на этот раз?

– Не знаю…

– Ну, не на брудершафт же, в самом деле. Мы и так уже друг друга на «ты» называли. Давай так, каждый за свое.

– Давай.

Они снова выпили и помолчали.

– Продолжаем разговор, – сказал, наконец, Гринчук, – мы остановились на том, что так или иначе, а тебе, Ниночка, придется со мной дружить. И не в том смысле, в каком на это рассчитывал Гиря.

– Я…

– Понимаешь, Нина, от тебя уже ничего не зависит. И не моя в этом вина. Для тебя все стало совершенно безысходным в тот момент, когда ты согласилась на предложение Гири быть со мной поласковее.

– Он…

– Он тебя заставил. У тебя не было выбора. Ты его боялась. Ты можешь потерять работу. Я все это понимаю. Только ведь и у меня нет выбора. Если тебя используют против меня, значит, я должен перехватить это оружие. А хочешь ты или не хочешь – это уже к моменту нашего похода в клуб было не важно, – Гринчук снова налил шампанского в бокалы, – от тебя уже действительно ничего не зависело. Люди слишком предсказуемы и управляемы.

– Это как?

– А вот так, – Гринчук грустно улыбнулся, – посмотрев на человека или чуть-чуть с ним пообщавшись, можно практически безошибочно понять, о чем он думает, чего хочет и как себя поведет через минуту. А приложив чуть-чуть сил, можно заставить кого угодно сделать что угодно.

– Неправда.

– К сожалению – правда.

– Неправда!

– А ты не повышай на меня голос. Хочешь пример?

– Хочу! – с вызовом ответила Нина.

– Ладно, – хитро улыбнулся Гринчук, – только вначале выпьем. Третий тост – за тебя, Нина. И, между прочим, Семен не соврал – очень похоже на настоящее советское шампанское.

– Доказывай! – потребовала Нина, шампанское уже начало действовать, щеки раскраснелись и слезы высохли окончательно.

– Вот, например, у тебя сегодня надеты не колготы, а чулки. И еще к ним специальный и очень эротичный пояс. Да?

Нина задумалась, пригладила платье на бедре:

– Что, так задралось?

– Нет. Все проще – ни одна нормальная женщина не станет по жаре надевать колготы. Так?

Нина промолчала.

– Так. Кроме этого, ты отправилась меня соблазнять по приказу Гири, а он не мог не потребовать, чтобы все было по высшему разряду, как он себе это представляет. Вот и получается…

– Это все просто. Ты мог просто нащупать резинки, пока меня под кран совать собирался.

– Мог, – согласился Гринчук.

– Ты мне лучше налей еще и скажи…

– А не хватит? На голодный желудок тебя уже начало развозить.

– Не твое дело. Налей. Я сегодня веселюсь!

– Как знаешь, – вздохнул Гринчук, – ваше здоровье!

– Ты мне скажи, – выпив шампанское, спросила Нина, – зачем ты так меня возле киоска опустил? Зачем?

– Зачем… Тут было три момента. Момент первый, я не хотел, чтобы меня потом обвинили в изнасиловании. Так, на всякий случай. В случае чего…