Тогда меня буквально потрясла его работа, которая называлась как-то просто и изображала обычную комнату: два стула, окно, стол и девочку вполоборота (я узнала после, что это Майка — дочка его бывшей подруги). Все это было, конечно, написано хорошо, но меня поразило тогда другое: на картине был воздух. В зале как раз сто

яла страшная духота, кондиционеры тогда еще не были у всех повсеместно, окон в картинных галереях не открывают, и мне было уже невыносимо там — пока я не подошла к его картине. Вспомнила! Она называлась «Свете тихий». И от нее пошел ко мне воздух. Это физическое ощущение так поразило меня, что я несколько раз уходила от картины, вновь погружаясь в духоту зала, и возвращалась. Воздух! Я вдыхала его, честное слово!

Впрочем, сейчас, по прошествии лет, и уже неплохо разбираясь в себе, я думаю: а не было ли все это самоиллюзией

— ведь именно тогда я начала рваться от Попова, мне душно было в его семье, с его родителями, когда изо дня в день, как в древнем Китае, повторялись одни и те же ритуальные действия и произносились за едой одни и те же слова: «Тебе чай с сахаром и лимоном?» — «Да, дорогая».

И не почувствовала ли я, как бы проникнув в картину, что именно благодаря ее автору, незнакомому мне художнику Ярославцеву, благодаря его любви, я вырвусь на свободу?

Сейчас мне хочется проверить, так сказать, обе версии.

И я листаю свою старую записную книжку. Тогда у меня уже был мобильный телефон, но по привычке я пользовалась и блокнотом.

Он подошел ко мне и спросил:

— Вам понравилось? И я ответила:

— Да. А он улыбнулся и отошел. Это меня задело. То есть получалось, что его заинтересовала не яркая девица (уже к тому времени мамашка трехлетней Марфы), а ее реакция на его работы. Тогда я подошла и спросила:

— А я вам понравилась? И он ответил:

— Да. И я улыбнулась — и тоже отошла. Смотреть другие картины! Вот так!

А потом… потом я пришла в картинную галерею на следующий день. Я не была связана временем, потому что именно тогда безуспешно пыталась втянуть в бизнес Попова. С тех пор меня тошнит от продающихся цветов. Хочешь подарить — вырасти сам! И не срезай, а дари вместе с красивым горшком! Срезанные цветы так быстро вянут, как ни заворачивай их в мокрую ткань, как ни клади в ванну на ночь… и какое разорение, блин (извините), и какая горечь, когда собственноручно выбрасываешь их в мусорный ящик!

А Попов упорно строчил диссертацию. Победили папа-профессор и мама-доцент, которая однажды, глядя на меня сочувственно, произнесла: «У нас в роду не было торгашей, так что у вас с Димой (Дима — это Попов) ничего не получится». Вообще свекровь Анна Борисовна постоянно тонко подкалывала меня насчет отсутствия у меня высшего образования. Тогда я и стала читать уйму — чтобы не ударить перед родственниками в грязь лицом. И втянулась!

И я пришла и увидела, что в картинной галерее Ярославцева (я сразу запомнила его фамилию) нет. И тогда я пришла и на следующий день. И он был там, потому что это было закрытие выставки. И соответственно фуршет для своих. А я не была своей, я была ничьей. Разве что немного Марфушкиной. Так и сейчас, часть моей души — ее. А та часть, которая для мужчины, освобождена от Попова, от Ярославцева и даже от Николенко. Я отношусь к супругу тепло, но мыслей он моих почти не занимает. Мне порой бывает стыдно за себя. Какая-то Шура Коллонтай, ей-богу.

Я стояла и смотрела, как Ярославцев разговаривает с экстравагантной особой. Он наклонился к ней, и выражение его лица было такое, точно он врач, а она его пациентка. А я стояла и ждала… Как писали раньше: грудь моя вздымалась, ноздри трепетали. Фу, ну будто о лошади.

И наконец, пациентка от него отстала. И тогда в атаку пошла я. Но меня опередила влетевшая в выставочный

зал очень дорого одетая девка из тех, у которых, как говорится, всегда пальцы веером. Она бросилась ему на шею в самом прямом смысле.

Как выяснилось, эта особа тоже была моей соперницей. И очень сильной: красотой она не отличалась — просто яркая, южного типа, броская, — но у нее был знаменитый папашка — и этим все сказано. Так что, если покопаться, это я убила ему карьеру. Звезда его, начавшая была восходить, так и свалилась обратно — и мне непонятно — куда? То ли она застыла на запасном пути, то ли раскололась о наше долларовое время, то ли сгорела вместе с его талантом!.. Нет, а эти работы в Инете? Ведь я их не знала, значит, он написал их позже. Талант при нем. Но ему уже не тридцать, а сорок, даже немного больше. Так что без моей галереи его звезде с запасного пути не выбраться, а если она раскололась — я смогу зажечь новую! Он же не киноартист, для которого первая морщина — трагедия. И пусть он выглядит теперь, наверное, постаревшим, усталым, сломленным, сначала я выжму из него все, что мне необходимо, а потом сделаю его звездой.

В записной книжке оказался не его телефонный номер, а Катерины Николаевой. Моей соперницы номер один. Когда-то они учились с ней вместе на художественнографическом факультете. Отец ее был известным, правда, провинциальным художником. Она буквально преследовала Ярославцева, писала ему страстные письма, клялась, что бросит живопись и станет служить ему. Даже меня шантажировала, обещала, что сообщит моему мужу (я тогда еще не была разведена с Поповым), если я не перестану «атаковать Дмитрия». Но потом она была вынуждена смириться: Митяя ей хотелось сохранить любым способом в любом качестве, и она даже пару раз была у нас в гостях, когда я стала уже его официальной женой (правда, оставив фамилию Попова).

Прежде чем позвонить, я снова открыла Интернет и, к своему удивлению, нашла сразу ее сайт: она продавала

свои картины — все в стиле раннего гламура Лемпицкой

— такие же красивые, мертвые и почти такие же навороченные по цене. Я побегала по сайтам еще: Николаевой было очень много. И под каждой ее картинкой значилась кругленькая сумма. И конечно, ее покупают. Обвешивают ее дамами в автомобилях и томными голыми красотками в перчатках (пошло страшно) свои замки. То-то жены бесятся, а домработницы прикалываются, считая, что хозяин у себя в кабинете (сейчас вошли в моду дорогие красного дерева библиотеки с книжными томами, отделанными золотом) держит портрет голой любовницы. Ловкая эта Николаева.

И не просто ловкая! Я просто обалдела, позвонив ей, и сижу сейчас в кресле, ошарашенная от услышанного. А натуральная стерва! Она все-таки женила его на себе, клюнул, дурак, на ее обещания быть его верным ординарцем! Она ведь обрывала ему телефон, выла в трубку, что никогда кисточку в руки не возьмет, будет служить его дару! И что я услышала:

— С моим мужем Дмитрием Ярославцевым (она говорила точно автоответчик) мы существуем на два дома, я живу в деревне, поскольку творчеству мешает городской ритм, а ему вы можете позвонить по мобильному телефону… Ну, блин! Других слов, извините, у меня просто нет! Созданию ее гламурных самок мешает городской ритм! Она их там находит — в камышах!

Но хоть телефон дала, и на том спасибо. Я не представилась, и по голосу она меня не узнала.