Что-то тяжелое и болезненное запульсировало у нее в груди. Человек на земле плакал, его тело было вывернуто и сломано. Ковит постоянно сотрясался от потоков боли, но лицо его оставалось отстраненным.

Нита закрыла глаза, пытаясь заглушить крики Миреллы из воспоминаний.

– Я… я подожду в сарае. Приходи, когда закончишь.

Она отвернулась, прежде чем Ковит успел увидеть выражение ее лица. Нита не знала, как оно выглядело, но понимала: он его видеть не должен.

Она быстро ушла, так быстро, насколько могла, не переходя на бег.

– Нита, постой, подожди.

Внезапно раздался хруст, и плач усилился, следом послышался мучительный вой. Нита украдкой взглянула туда и сразу пожалела об этом. Ноги мужчины оказались переломаны. Теперь он никуда не смог бы убежать. Нита зажмурилась и постаралась выжечь этот образ из памяти.

Ковит подошел к ней, хмурясь.

– Ты в порядке?

– Да, все отлично. – Нита отвернулась.

Поколебавшись, он шепотом спросил:

– Ты меня боишься?

Нита медлила слишком долго, и на его лице одновременно отразились мягкость, искренность и уязвимость, прежде чем вернулся убийственный «покерфейс».

– Нет, – слишком поздно произнесла Нита.

Он долго молчал, затем сказал:

– Тебе не нравится, что я ем.

– Не нравится, – признала Нита.

– Ты считаешь это злом.

– Конечно. Даже ты не станешь этого отрицать.

Она смотрела на Ковита, ощетинившись, защищаясь, хотя и сама не могла объяснить почему.

– Зачем ты давишь на меня? – сорвалась она. – Ты помешал мне досмотреть то видео, потому что и так знал это!

Он провел рукой по волосам.

– Прости. Ты права. Мне не следовало бы… Я не хотел, чтобы ты увидела это. – Взгляд его метнулся к корчившемуся на земле телу. Ковит тяжело сглотнул. – Я просто нервничаю. А от еды мне становится легче.

– Как и от обычной еды, – сухо ответила она. – Ты сравниваешь истязание людей с поеданием мороженого при плохом настроении.

Он ощетинился.

– Только не говори мне, что не залезла бы в грудную клетку этого человека и не вырвала бы его органы, окажись на моем месте.

Нита вздрогнула.

– Фабрисио сбежал и может на нас донести. Через несколько часов я встречусь с Генри, и он вполне может решить приговорить меня к смерти через МПДСС. К тому же я голоден. Разве мне нельзя насладиться гребаной последней трапезой?

Но все обстояло иначе. Способ, которым он получал еду для утешения, оказался более чудовищным, чем преступление, так взволновавшее его.

– Я не понимаю, зачем так усложнять эту историю с Генри, – огрызнулась она. – Почему ты просто не можешь замучить и убить его? Он активно пытается вернуть тебя себе или вернуть в лапы мафии. Я не могу придумать более достойного кандидата для пыток кроме, может быть, Фабрисио.

– Мне жаль, что я не могу убить человека, который воспитывал меня десять лет, только для твоего удобства, – прорычал Ковит, скривив рот, голос его источал сарказм.

– Это не…

– Нет. – Он прищурился, а тон внезапно стал ледяным.

Нита широко раскрыла глаза и отступила назад – инстинкт самосохранения заставил ее отпрянуть.

– Ты не должна этого делать, Нита.

– Чего делать?

– Судить меня за то, что я не хочу его убивать. Осуждать меня. Тебе неприятно, что я вырвал незнакомцу язык. Тебе, взорвавшей целый рынок! Тебе, заманившей незнакомцев в здание, чтобы убить! Но у тебя есть какая-то праведная ярость из-за того, что я не буду убивать человека, который был мне как отец?

– Люди на рынке были негодяями!

– Все? Все люди? Даже заключенные? – его голос зазвучал низко.

– С этим ничего уже не сделать, – сглотнула она. – У меня… есть немного моральных принципов.

– У меня тоже. – Он прищурился. – И они существуют не для твоего удобства, – выплюнул он. – Моя мораль не гибкая и не меняется в зависимости от того, чего ты хочешь или в чем нуждаешься в данный момент, Нита.

Его глаза были черными, в тень от сарая не прорывался свет, и лицо скрывалось в темноте. Голос был низким и злым, и сердце Ниты заколотилось быстрее, пока он говорил.

Иногда она видела монстра внутри него.

А иногда он заставлял ее видеть монстра внутри себя.

Нита сглотнула и посмотрела на агента МПДСС, задыхавшегося на земле в трех с половиной метрах от нее.

Она посмотрела на мужчину с его широко раскрытыми испуганными глазами, с лицом, залитым кровью, и будто снова увидела другую пару испуганных глаз. Фабрисио сидел в клетке и умолял о помощи. У этого человека были такие же глаза.

Она пошла против матери и спасла Фабрисио. И он предал ее.

Если бы Нита спасла агента МПДСС, пойдя на поводу у призрачного кусочка сознания, который она называла своей совестью, что бы тогда произошло? Он поблагодарил бы. А потом, защелкнув наручники на ее руках, отправил бы в тюрьму, а Ковита – навстречу смерти.

Единожды солгавши, кто тебе поверит.

– Ладно.

– Что ладно?

– Я поняла. Я больше не буду поднимать тему Генри. Иди ешь, – она сглотнула. – Я иду в сарай. Приходи за мной, когда закончишь.

Его гнев улетучился, и он замешкался, будто не ожидал, что выиграет в этом споре, да и сомневался, что должен был.

– Хорошо, – его голос снова стал ласковым. – Я скоро вернусь за тобой.

Нита отвернулась и, спотыкаясь, подошла к сараю. Захлопнула дверь, но это не заглушало крики, они просачивались сквозь дерево и проносились в ее сознании как тени.

Тело била дрожь, и она рухнула на пол, обхватив руками колени. И там, под звуки криков невинного человека, которого пытали из-за ее ошибок, она тихо заплакала.

Вскоре крики прекратились, но Ковит не возвращался. Если она напрягала слух, ей казалось, что она все еще слышит бульканье и приглушенные вскрики. Нита подумала: вдруг Ковит вырвал голосовые связки водителя, чтобы ей не приходилось слушать его крики?

В каком-то ужасном смысле так он о ней заботился.

Она сглотнула, захлебываясь соплями после слез, стоявшими в носоглотке, и уткнулась носом в джинсы. Когда все пошло в этом направлении?

Ты объединилась с занни. Как, ты думала, все могло закончиться?

Ковит очень ясно дал понять, что у него нет запретов на причинение боли незнакомцам. Ему было все равно. Человеческие страдания для него ничего не значили.