Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Присутствовавшая на „Зо́ре“ петербургская знать, штабные карьеристы и блестящие гвардейцы, толпившиеся у трибун для дам, смотрели на нее как на обязательную служебную церемонию, давно потерявшую свой внутренний смысл. Едва успевала она окончиться, как все они спешили удрать в тот же Красносельский театр или на веселые ужины с наехавшими из Питера разряженными дамами всех рангов.
Лагерь был кончен, поезда, набитые до отказа, увозили в столицу все офицерство, а Красное Село замирало до следующей весны»[73].
Культурная и общественная жизнь Красного Села в XIX – начале XX вв. подчинялась природным ритмам: летом с приходом гвардии все оживало, осенью – замирало. У гвардейских офицеров сформировался специфичный образ жизни, стереотипы поведения, не характерные для армии и штатских людей. Гвардейцы часто жили раздольно, шумно, не по средствам. Жалованья не хватало даже на экипировку и лошадей. Дворяне, служившие в гвардии, часто тратили личные средства на дела службы. Пиры, кутежи, попойки сочетались со смелостью, культом офицерской чести и решительностью в бою. Перемещаясь в гвардейские лагеря, офицеры не меняли привычек (что видно по сохранившимся фотографиям).
Вид на театр и Дудергоф. Красное Село. Начало XX в.
Царствовавшие особы заботились о гвардейцах и думали об организации их досуга. Согласно исследованиям краеведа Е. Е. Морозова, именно наследнику престола Александру Николаевичу (будущему императору Александру II) принадлежит идея организовать культурный отдых офицеров, а полковнику Н. П. Синельникову – идея строительства театра. Далее мы подробно расскажем о Красносельском театре и его роли в жизни офицеров, пребывавших на маневрах. А пока отметим, что это было одно из немногих мест, где дозволялось бывать представительницам женского пола.
Следует отметить, что пребывание на сборах женщин, в частности жен офицеров, достаточно строго регламентировалось. Так об этом пишет Ю. В. Макаров:
«В лагерное Собрание попасть было легче. Там на втором этаже было две комнаты, устроенные наподобие ресторанных кабинетов. Туда офицеры могли приглашать свои семьи или просто знакомых. Этим пользовались главным образом тогда, когда офицер сам не мог уехать из лагеря. По праздникам известное число по наряду не имело права отлучаться из лагерного расположения. Но ни в нижний большой зал, ни на нижнюю террасу, ни в сад, дабы не стеснять свободу холостых в их царстве, дамский элемент не допускался. Принимать дам в лагерях у себя в бараках офицерам тоже не рекомендовалось. Единственное исключение был командирский барак, где было несколько комнат. Но я опять-таки не помню, чтобы жены командиров приезжали туда больше, чем на несколько часов, исключительно по праздникам.
Все эти мудрые правила, отсутствие обязательного общения, обязательных семейных увеселений и сравнительно очень замкнутая жизнь огромного большинства женатых офицеров сделали то, что за все время моей близкой связи с полком (с 1904 по 1917 г.), я не помню у нас ни одной дуэли, ни одного развода и вообще ни одной романической истории. Не все полки Петербургского гарнизона могли этим похвастаться. В качестве корпорации, жены офицеров выступали только один раз в году. Когда полк справлял полковой праздник в Царском Селе, дамы туда не ездили. Но если торжество происходило в Петербурге, в Михайловском манеже, и на молебне, и параде вместе с государем присутствовала и государыня, то получали приглашения и дамы. На молебне они становились вместе с ней, несколько позади. Форма одежды им была: белая шляпа, белый суконный или шерстяной костюм „tailleur“, белые перчатки и на шее мех. Те, кто имел шифры, фрейлинские или институтские, или медали, должны были их надевать. Перед молебном жена командира подносила царице большой букет белых роз, с широкими синими, полкового цвета, лентами.
Было еще два случая, когда дамы могли принимать участие в официальной полковой жизни, но это уже по желанию. Они могли приходить на всенощную в Собор накануне Введенья и становиться в офицерскую загородку, а летом, в конце лагеря, приезжать в Красное Село на „зо́рю с церемонией“. Так как и зо́ря, и церемония происходили в расположении нашего же полка, они имели возможность приятно кончить вечер, поужинав с мужьями и их приятелями на верхнем этаже Собранья»[74].
Впрочем, конечно, общение с женским полом не ограничивалось только офицерским собранием, что мы еще увидим в других воспоминаниях.
Глазами молодого юнкера смотрит на происходящее в лагерях П. Н. Краснов:
«По мере того как кончался курс стрельбы – все более становилось у нас свободного времени. Развлечений было мало. У оврага стоял старый кегельбан, но он был один, а юнкеров четыреста, и потому им пользовались немногие. Был еще катер, но на катере было разрешено кататься только с офицером, и это отнимало главную прелесть катанья – чувство свободы от надзора. Нам завидно было смотреть, что у юнкеров Михайловского Артиллерийского и Николаевского Кавалерийского училищ по озеру ходили целые флотилии гичек, двоек, байдарок и даже маленьких парусных финок с выдвижным килем, а мы гребли, как каторжные, тяжелыми распашными веслами на неуклюжем катере.
У кого водились деньжонки – сидели свободное время внизу, в заросли цветущего жасмина за столиками юнкерской чайной. Большинство же усаживалось на краю оврага и часами смотрело на военное поле, где, как стекла калейдоскопа, непрерывно меняясь, пестрея то густыми колоннами, то редкими строями, появлялись и исчезали войска. Там гремела музыка, раздавались песни и мерно, непрерывно за Лабораторной рощей, на Артиллерийском полигоне бухали пушки. Юнкера часами сидели по краю оврага, слушали и смотрели, и было что посмотреть»[75].
О спортивных соревнованиях в Красном – футбольных матчах и других деталях жизни юнкеров и офицеров рассказывает Ю. В. Макаров:
«Начался матч, и что это был за „матч“ – не поддается описанию. Первые десять минут, пока не разогрелись, все шло еще прилично, но потом пошла писать губерния… Мы все трое, „рефери“, как бешеные носились по полю и то и дело оглашали воздух свистом. Иногда и свисток не действовал. В пылу азарта, для приведения в чувство, некоторых игроков приходилось хватать за плечи и трясти… Не обошлось и без потерь. Одному кавалергарду повредили колено, а одному нашему свихнули руку. Тому, что на поле битвы не осталась половина бойцов, команды обязаны исключительно нашему самоотвержению. Свою команду мы постарались выбрать из небольших людей, но кавалергарды были сплошь верзилы. Наша команда, как более ловкая и подвижная, забила гостям восемь голов. Все же, в качестве
