- Вик, - вижу, как Арон отталкивается от стойки и сворачивает в коридор, к залам, и закусываю губу. - Он ведь работать не даст, а мне нужны деньги. Скажи ему просто. Что не видела меня. И все.

Подруга долго думает, морщит лоб, а потом нехотя разворачивается и виляет бедрами под стук каблуков.

Торчу на кухне и выпрашиваю у повара два бутерброда, возвращаюсь к дверям…и роняю на пол тарелку, когда на кухню залетает один из гостей. Тот самый мужик из зала с финской парной, на которого обиделась Вика.

Он лысый, очкастый, с объемным брюшком и звучным голосом диктора.

- Где все официантки? - рявкает он и заглядывается на парня-повара в белом колпаке. Тот меланхолично стругает салаты. Мужик хватает меня за руку, - пойдем, пойдем, - он тащит меня в коридор, и я даже не сопротивляюсь, настолько он подвижный при своих габаритах колобка, - у меня контракт горит, партнер мне кренделя выписывает, хрен моржовый, - из его рта брызги летят во все стороны, - праздник ему подавай, - плюется мужик. - Ты давай там у нас включи музыку что ли, и рядом с ним постой, поухаживай. И коньяк ему не забывай подливать, поняла? В долгу не останусь, - протараторив мне инструкции он втягивает меня в зал.

И у меня больше ни минутки не остается, чтобы с подробностями допросить Вику про Арона, орет музыка, я бегаю и переключаю волны радио, ищу в интернете песни восьмидесятых и добавляю громкость, подливаю партнеру Колобка коньяк, и сочиняю речь, а потом морщусь и пью сама, каждый раз, едва он стукнув кулаком по столу требует тост.

А когда, наконец, этот мужик размашисто черкается в подсунутых Колобком документах - я уже в кашу. И с пьяным весельем думаю, что папе просто нужно было меня угостить коньяком, и вопрос решен.

Я бы сразу все подписала.

Колобок целует мне руку, толкает в ладошку толстенькую, как и он сам, пачку купюр и выпроваживает за дверь.

В коридор выхожу, покачиваясь, в кулаке зажимаю деньги. Меня охватывает безрассудная смелость, и в голове яркой вспышкой проносится гениальная мысль.

Мне нужно ехать к Рождественским. Разбудить среди ночи папу и вызвать его на важный разговор в кабинет, как это сделал Николас.

И все ему высказать. Что отец, продающий дочь за сомнительные сделки не заслуживает называться отцом.

Да.

В комнате персонала не могу найти свою куртку, и от этого смешно почему-то, полученную от Колобка благодарность тоже пересчитать не могу и, спрятав деньги в кармашек джинсов вызываю такси.

По дороге подпеваю попсовым новинкам и, водитель, спустя несколько песен, мрачно вырубает радио.

На пропускном пункте кричу охране, что я еду на разборки.

У дома Рождественских громко оповещаю:

- Я иду! Готовьте коньяк.

На крыльцо забираюсь с третьего раза.

Дверь открыть не успеваю, она распахивается сама.

И на пороге появляется темная мужская фигура.

Смеюсь и падаю, меня подхватывают на руки.

- Ты откуда такая красивая, Алиса? - лукавым шепотом спрашивают на ухо. Губы касаются мочки, горячий язык ведет линию вниз по шее. - А, вообще, плевать. Я просто соскучился, не могу, а тут подарок. И до утра только мой, - меня крепче прижимают к себе.

И втягивают в дом.

Глава 35

Она на ногах не держится. Язык тоже заплетается, пока она громко рассказывает, что сейчас же разбудит отца и пойдет с ним в кабинет, на разговор, как взрослая.

Прижимаю ее к себе. Поддакиваю. И веду вниз.

- Куда мы? - она держится за мое плечо, осторожно передвигает ногами по ступенькам.

- Ты не была здесь еще? В цоколе, - открываю дверь и подталкиваю ее внутрь. - Тут у нас баня. Хорошая. Умоешься, искупаешься, протрезвеешь немножко, - убеждаю, ладонью скольжу на бедро.

- Убери руки, - она вырывается, покачивается, чуть не падает в темноте, и я щелкаю выключателем.

У нас тут крохотный бассейн, в котором толком не поплавать. Просто когда из парилки выбегаешь - сразу ныряешь в прохладную воду. Справа печка, врезана в стену, рядом в плетеной корзинке сложены дрова. Пол блестит, в потолке две плоские люстры, из горшков торчат бегонии, за стеклянными дверцами шкафа сложены веники.

- Сок хочешь? Мини-бар есть в комнате отдыха, - обнимаю ее сзади за бедра. Замечаю забинтованный палец. - Что с пальчиком, Алиса?

- Это специально для папы, - болтает она, и дергается из моих рук. Разматывает бинт и плюхается на деревянный поддон рядом с бассейном.

Вот это она накидалась. Глаза блестят, на щеках румянец, светлые волосы растрепаны, и кофточка та же самая, в которой я ее видел последний раз.

- Где ты была? Несколько дней, - сажусь возле печки и открываю дверцу, укладываю туда парочку дров. Не выпускаю из виду Алису, она кидает бинт на пол и расстегивает замок на сапожках.

Жарко ей.

А станет еще жарче.

- Я с тобой разговаривать не собираюсь, - заявляет она, и стряхивает обувь. Не может справиться сама, и я подхожу, сажусь перед ней на корточки, помогаю разуться.

- Почему не собираешься? - усмехаюсь. - Обиделась что ли?

- Да.

- Никогда не простишь?

- О-ой, - она откидывается на руках. - Голова кружится.

- Зачем так напилась?

Она молчит.

Возвращаюсь к печке, разжигаю огонь. Оглядываю ее фигурку. Выгнулась в спине, волосы волной спадают на деревянный поддон. Глаза прикрыты, ее заметно штормит.

И мне сейчас нужно умыть ее, уложить в постель, чтобы она уснула и протрезвела, так будет правильно.

Но правильно я не поступаю уже очень давно.

- Давай разденемся, - снова подхожу и тяну за черные тесемки, развязываю бантик на шее.

Она распахивает глаза и перехватывет мою руку.

- Не трогай.

- Почему?

- Я уже сказала.

- Не сказала, - шепчу и нависаю над ней, заставляю от себя отклоняться, пока она не шлепается на спину, не удержавшись на руках.

- Хватит, - сдавленно требует.

- Чего ты боишься? - расстегиваю пуговицы, одну за другой, распахиваю блузку и смотрю на высокую грудь, что прячется под кружевом черного белья. - Я остановиться не могу уже. Столько терпел.

Берусь за пуговку на ее джинсах.

- Я буду кричать, - она перекатывается на живот, подняться пытается.

- Просто искупаемся, Алиса, - стягиваю джинсы с