— Ну, уж извини, Бертольд. Тут моей вины нет. Это все они, — фон Хаффман указал рукой на жандармов. — Я бы ценности, принадлежащие мне, забрал да ушел… Да вот только они мне помешали.

Фон Хаффман собрал все. Встал и направился к двери. Коснулся рукой Бертольда за плечо и произнес:

— Мне пора уходить.

— Может, поужинаете, барон? Адалина приготовила ваш любимый бигус.

— С удовольствием, да вот только…

— Но все же…

— Ладно, — махнул рукой Черный гусар, — пошли.

Они вышли в коридор, но тут внимание привлек шум на улице. Игнат Севастьянович подошел к окну. На территорию замка въезжал небольшой отряд. Жандармерия, поняв, что попытки поиска дезертира ни к чему не привели, вернулась в форт.

— Ходит слух, что замок Фридрих Великий хочет передать под тюрьму.

— Экая глупость, Бертольд, — проговорил барон, — мое поместье не подходит для этого. Хотя… — Игнат Севастьянович не договорил. — Ладно, мне сейчас не до этого. Если не уйду сейчас, то тебе придется наблюдать, как меня казнят.

Фон Хаффман направился в кабинет, где был вход в подземный ход. Остановился у двери и, взглянув на Бертольда, произнес:

— О подземном ходе никому!

— Хорошо, господин барон.

Игнат Севастьянович открыл дверь, но, прежде чем войти, еще раз посмотрел на Бертольда.

— Прощай, мой старый друг! — проговорил он, скрываясь в темной комнате.

Сухомлинов не знал, удастся ли ему еще хоть раз вернуться в родное поместье барона. Он, не задумываясь, вскочил бы на своего коня да поскакал бы нагонять отряд, что ушел вперед, да только так Игнат Севастьянович поступить не мог. Сейчас ему предстояло ехать в Кенигсберг, где в придорожном трактире его должен был ждать Кеплер. Барон надеялся, что за время его отсутствия с храбрым малым ничего не случилось. Он надеялся, что даже если и были поползновения забрать того насильно в прусскую пехоту (благо рост позволял), они были доблестно отбиты и вербовщики ушли несолоно хлебавши.

В отличие от Сухомлинова, который и бывал-то в Кенигсберге только один раз, барон частенько (пока еще не служил в гусарском полку) туда наведывался. Таверна, в которой он велел остановиться Кеплеру и ждать его возвращения, была ему прекрасно знакома. Именно здесь Адольф провел все свои отроческие годы. Да и первую свою любовь он встретил именно в этом заведении. Вот только от любви той ничего уже и не осталось. Время стерло все раны в его сердце, девушка уехала в Баден-Баден и вышла замуж за знатного дворянина, а он встретил другую. Именно эта другая и стала причиной его нынешнего состояния. Ну, никак он не мог сдержаться, когда господин Мюллер стал вольно или невольно задевать своими необдуманными фразами Катарину.

Сухомлинов по интуиции отыскал трактир. Оглядываясь, нет ли поблизости подозрительных (с его точки зрения) личностей, вошел в здание. Тут же поинтересовался у хозяина, не снял ли у него комнату высокий молодой человек.

— Прибыл такой. Потребовал номер. Заплатил за проживание вперед и ушел к себе. Оттуда больше не выходил. Моя горничная попыталась доставить ему оплаченный ужин, но он ее просто не впустил, — с дрожью в голосе пробормотал трактирщик. — К тому же он прекрасно вооружен.

— Это мне известно, — молвил Сухомлинов.

Игнат Севастьянович затребовал поднос с едой.

А когда тот ему любезно был предоставлен, попросил отвести его к молодому человеку.

— Но он же вооружен… — взмолился трактирщик, понимая, что в его богоугодном заведении начнут стрелять.

— Ничего. Как-нибудь справлюсь.

Молодая служанка, которой и восемнадцати лет, наверное, не было, проводила его до номера. Игнат Севастьянович попросил ее постучать в дверь, а затем приказал уйти. Та выполнила его просьбу и тут же со всех ног умчалась обратно в зал.

— Тысяча чертей! — раздался голос Иоганна Кеплера. — Я же просил не беспокоить. Уходите, или я начну стрелять.

— Успокойтесь, Иоганн, это я.

— Барон!

Тут же дверь открылась. Кеплер был взъерошен. В руке он сжимал мушкет жандарма. Увидев фон Хаффмана с подносом, он другой рукой втащил его в дверь и тут же захлопнул.

— Что случилось, мой друг? — поинтересовался барон.

— Мне кажется, что на меня началась охота, господин барон. Как только я въехал в городские ворота, так тут же ощутил на себе чьи-то взгляды. Потом мне удалось узнать, кому они принадлежали. Эти двое, по всей видимости, вербовщики, проводили меня аж до таверны. Один куда-то ушел, а второй остался внизу.

Игнат Севастьянович поставил поднос на стол и подошел к окну. Заметил краем глаза, как Иоганн накинулся на ужин. Даже пожалел, что не заказал вторую порцию. Потом посмотрел на улицу и только теперь обратил внимание, что у одного из столбов вертится мужчина в темно-синем кафтане, белом парике и треуголке.

— М-да. Дела серьезные. Вот только я не пойму, почему они вас не взяли в трактире?

— Одному богу известно. Может, не хотят привлекать внимание. Дождутся, когда я выйду из таверны. Проводят до ближайшего леса…

— …и там вас посвятят в гвардейцы Его Величества, — закончил за него Сухомлинов.

— Вот именно.

— Только сейчас вы не один, Иоганн, и они вряд ли решатся на вас напасть. Тем более вы им нужны живым. А мы уж вдвоем по-любому можем оказать сопротивление.

— Вашими устами, барон, да мед пить.

— Забудьте о них, мой друг. Давайте наедимся вдоволь, а завтра поутру выступим в путь. — Игнат Севастьянович достал ларец и поставил на стол.

— Я бы предпочел посетить кирху и помолиться, барон. Кстати, вы когда в последний раз исповедовались пастору?

Игнат Севастьянович задумался. А ведь верно. Со священнослужителями он давненько не общался. Последним, с кем ему удалось побеседовать с глазу на глаз, был пастор из его имения. Аж с апреля месяца, а на дворе уже середина осени. Неужели жизнь в Советской России сделала его атеистом? Нет, решил он, от Бога отворачиваться нельзя. Вот только религию поменять можно. И не только ему одному.

— Давненько, — признался барон.

— Вот то-то. Может, все наши неприятности из-за этого?

— Не думаю. Собор посетить нужно, но только не здесь и не сейчас. Вот как только выберемся из Кенигсберга, так сразу это и сделаем. По суше нам с вами ехать теперь опасно. Уж больно много желающих помешать нам.

— Что же делать, господин барон?

— Тебе сидеть и ждать. А я в порт пойду насчет корабля договариваться. Глядишь, кто-нибудь и согласится.

Игнат Севастьянович раскрыл ларец и начал извлекать содержимое. В основном украшения, доставшиеся ему от родителей. Мешочек с золотыми монетами. Их хватит не то что корабль нанять для плавания в Ригу, а даже на нечто большее. К тому же внутри оказалось письмо от отца. В прошлый раз, когда Адольф прибыл на похороны, у него просто руки не дошли, а потом, когда в тело вселилась душа Сухомлинова, уже не до этого было. Игнат открыл послание и начал читать. И чем дальше в текст он погружался, тем сильнее и сильнее бледнел. Наконец не выдержал и выругался. Отменно по-русски. Отчего тут же уловил на себе удивленный взгляд Кеплера.