Пианино и сейчас стояло в комнате, только теперь к нему прибавилась еще и гитара. Даша уже окончила музыкальную школу по классу фортепиано и принялась осваивать следующий музыкальный инструмент. Теперь Ксанка не мучилась вопросами о Шопене и Штраусе, она слушала Визбора, Окуджаву, Высоцкого и с удовольствием распевала песни о синем троллейбусе и привередливых конях, обрывала себя на полуслове, говорила весело:

– А у меня для тебя сюрприз, – и доставала из-за спины какую-то бумажку, протягивала к стоящему напротив стулу с гитарой. – Ну, не визжи, не визжи! Я рада, что угадала. Представляешь, еду и вижу афишу: «Карлос Сантана. Впервые в Москве». Ты же мне все уши прожужжала, что он – гений. А уж гениев надо знать в лицо, правильно? Ну, отпусти, задушишь мать. В общем, иди наслаждайся игрой своего Сантаны и даже не спрашивай, сколько стоил билет.

Кроме гитары комнату за какое-то время постигли и другие изменения. Микки-Маус и Дональд Дак уступили место на стене спокойным обоям светло-бежевого тона с незатейливым рисунком в виде античного орнамента, коляска и дом Барби перекочевали в гараж, теперь на их месте стоял компьютерный стол с монитором последней модели. С кровати исчезло засилие мягких игрушек, теперь остались только две – самые любимые: плюшевый мишка с потрепанным ухом и оторванным носом, который отвалился еще во времена Ксанкиного детства, и большая белая собака – подарок влюбленного мальчика на Дашин четырнадцатый день рождения. На полках стояли энциклопедии, сборники стихов и учебники. Еще были фотографии маленькой девочки: совсем малышки, три месяца, шесть, девять, годик, два, три, четыре и… никаких других. На письменном столе сменяли друг друга обычный задачник, сборник тестовых заданий по ЕГЭ, потом учебник для студентов вузов. Даша уже окончила школу, была студенткой. Какого заведения? Разве это имело значение? Главное: она просто была. Оксана заглядывала в комнату, спрашивала:

– Занимаешься? Правильно, доченька, трудись. Ты у меня золото!

Все было в этой комнате, все для настоящей, полной молодой жизни. И одного только в этой жизни не было – не было самой Даши.

Оксана быстро прошла к письменному столу, резко выдвинула ящик и начала выкидывать на пол вещи, которые раньше вынимала очень бережно и осторожно. Здесь было то, что можно найти в каждом девичьем ящике: дневник с обязательным замочком, который при желании можно легко открыть любой шпилькой, куча открыток от подружек и одноклассников, исписанных одним и тем же – Оксаниным – почерком, пачка фломастеров, ластики, карандаши, стопки каких-то рисунков и наклеек – в общем, ворох всякой мишуры, которую и хранить незачем, и выбросить жалко. Но под этим ворохом Оксана хранила единственную коробку, которая в этой комнате принадлежала ей. Хранила здесь не потому, что не нашлось другого места. Нет, просто именно тут после прослушивания Шопена, или решения задачек, или подпевания Визбору ее охватывало непреодолимое желание заглянуть в коробку и насладиться ощущением такой долгожданной и с каждым днем приближающейся мести.

Женщина схватила коробку, села на ковер, скинула крышку и достала первый трофей. Перевернула карточку, прочитала подпись: «Санкт-Петербург». Да, все верно, это «Мариинка» и первый концерт, на который она поехала сама. Не потому, что хотела лицезреть Дину, а потому, что отчаянно боялась: поручение не будет выполнено. Она хотела проконтролировать, и проконтролировала, и даже запечатлела момент исполнения на пленку. Вот белая лебедь склонилась в поклоне, вот она посылает ревущей от восторга публике воздушные поцелуи, а вот склоняется с улыбкой к незнакомому мужчине и принимает из его рук роскошный букет сирени. Оксана, невидимая в глубине амфитеатра, делает снимок и улыбается: «Гонка началась».

Оксана сидела на ковре и вынимала карточку за карточкой: Красноярск, Киев, Екатеринбург, Астрахань, снова Питер, Берлин, Париж, Вена… Жизель, Джульетта, Дульсинея, Спящая красавица и многие другие в одном лице стояли на сцене и прижимали к груди белую сирень, подаренную неизвестным. Букет приносил очередной незнакомец, а дарительница каждый раз из глубины зала озаряла фотовспышкой этот момент. Гонка продолжалась. И если до ее начала Оксана собственно к балету была просто равнодушна, то теперь ненавидела его со страшной силой. И вовсе не из-за специфического отношения к приме, из-за которой заставляла себя ходить на спектакли, а потому, что, изначально не разбираясь в этом искусстве, так и не научилась в нем разбираться. Оксану это безумно раздражало, а как известно, предмет раздражения не может вызывать у человека приятных эмоций. Равнодушие переросло в неприятие, а неприятие в ненависть. Оксана уже не оставалась в зале до конца спектакля, карточек в ее коллекции было предостаточно, она лишь заглядывала в партер, убеждалась в том, что ее гонец с букетом присутствует, и уезжала. Она просто ждала, ждала, когда закончится гонка, чтобы лично увидеть конец. Она его определила, определила Москвой, определила Большим. Женщина не могла только назначить дату, а потому и ждала. И дождалась, и собиралась сыграть главную партию вечера вместе с Диной. Но теперь… Оксана вынула из коробки сложенные газетные листы, пробежала глазами пожелтевшие страницы:

– Дина, вы счастливый человек?

– Безусловно.

– А что для вас счастье?

– Крепкая семья, здоровье близких.

– А сцена?

– Это то, что делает счастье полным.

Это была всего лишь выдержка из интервью, из первого интервью начинающей молоденькой солистки Большого театра. Оксана тогда аккуратно вырезала эти строки, нашептывая с хищной улыбкой: «Посмотрим, как тебе понравится купаться в неполном счастье. И какое неполное счастье ты предпочтешь: без мужа или без сцены». Дина выбрала мужа и на несколько лет исчезла и с большой сцены, и из газет, и из области Оксаниных навязчивых интересов. А потом началось триумфальное возвращение балерины: новые города, новые интервью:

– Дина, вы счастливый человек?

– Конечно.

– А в чем заключается счастье?

– В возможности танцевать.

– А женское счастье имеет для вас значение?.

– Огромное. Семья – это святое.

Оксана взяла очередную вырезку, повертела в руках, увидела обрывок названия газеты «Киевский вестник», посмотрела на фотографию. Дина уже не казалась маленькой, хрупкой девочкой, она производила впечатление красивой, уверенной в себе женщины. Оксана неожиданно вспомнила, что именно на том киевском концерте («Когда это было? Лет десять назад? Да, наверное, так») у нее возникло ощущение, что балерина стала по-другому принимать сирень. Не было уже ни удивления, ни благодарности, ни смущения. Она склонялась к поклонникам, просто выполняя свой долг: этакая уставшая примадонна, нисходящая до свиты ввиду своего исключительного благородства. Оксана тогда подумала, не пора ли нанести удар. Женщина, стоящая на сцене, была состоявшейся звездой и именно так себя ощущала. Она уже могла лететь в пропасть и разбиться при падении. Но затем появилась эта статья. Оксана вчиталась в слова:

«По словам балерины, кочевая жизнь очень нелегка. Конечно, танцевать на разных сценах, гастролировать и дарить энергию своего танца огромному количеству народа – большая удача и честь. Но отсутствие работы в репертуарном театре и занятости в одной труппе означают постоянную разлуку с близкими, которую пережить нелегко. Мы спросили у г-жи Елисеевой, по какой причине муж (а балерина давно замужем) не сопровождает ее в поездках, и получили следующий ответ: «Мой муж – человек, далекий от мира искусства. У него своя работа. Но, надеюсь, в скором времени мы сможем больше времени проводить вместе. Век балерины недолгий. Наверное, когда-нибудь я приду к профессии преподавателя, вернусь в семью, и мы с мужем нарожаем кучу ребятишек. Благо, современная медицина двумя руками голосует за то, что у меня еще полно времени».