Женщина посмотрела в свои записи:

— Зеленый «универсал» последней модели. — Она бросила на меня вопросительный взгляд: — И что это, по-вашему, означает?

По-моему, это означало зеленый «вольво» Бекки О'Кифи, который за последние двадцать четыре часа успели показать по телевизору раз двести.

— Позвольте мне поговорить с ней.

Я вернулась к столику.

Валери отложила телефон в сторону.

— Ну вот, все остается по-прежнему, не так ли? Королева привлекает к себе всеобщее внимание сумасшедшими выходками. Зато публика в восторге.

— Ты не хочешь съездить к доктору?

— Нет, я хочу домой.

— А мне кажется, тебе лучше не быть одной.

Лицо ее казалось еще более бледным, чем тогда, на встрече выпускников. Руки все в пластырях и старческих синяках.

— Домой не в свою квартиру, а в Чайна-Лейк. — Наши взгляды встретились. — Ты меня понимаешь?

Я поняла, повернулась к женщине-офицеру и сказала:

— Я увезу ее.

«Мустанг» пробирался сквозь дневные пробки. Небо над проводами высоковольтной линии казалось почти коричневым из-за чудовищного пекла, но Валери зябко куталась в плащ, не вынимая рук из карманов.

— К себе домой заехать не хочешь? — спросила я.

Она покачала головой:

— Я так и не разбирала чемодан после встречи выпускников. Все необходимое у меня в этом чемодане. — Она печально улыбнулась: — Вот они, преимущества паранойи — ты всегда готов к бегству.

— На самолет сможешь сесть?

— Да.

— А на билет из Санта-Барбары до Чайна-Лейк у тебя хватит?

— Никаких проблем. Мне же только в одну сторону.

Я не стала отвечать на эти пустые словеса, лишь прибавила скорости. Битком забитое шоссе напоминало гигантское варево — обычное дело, полуденный час пик в Лос-Анджелесе.

— Вэл, а у тебя остался кто-то из семьи в Чайна-Лейк?

— Все, тут пелена лжи спадает! — Она как-то по-птичьи нахохлилась и снова поникла. — Забудь, что я там говорила на встрече выпускников. Кто старое помянет, и все такое… Чушь все это. Я с родной матерью не разговаривала целый год. И в Чайна-Лейк-то ехала, чтобы помириться с ней, да все равно тихонько слиняла. Так и не повидались. — Ее бледные щеки окрасил румянец.

Я молча вела машину, и Валери, выждав несколько секунд, спросила:

— Ну? Что-нибудь скажешь на это?

— Нет. — Я глянула в зеркальце заднего вида. — Не возражаешь, если мы поговорим о твоей болезни?

— Я не сплю уже пятьдесят шесть ночей.

Я чертыхнулась.

— Я теперь как паршивая ночная зверушка. — Она смотрела в лобовое стекло перед собой. — Но вижу сны, даже когда бодрствую. Это какое-то странное видение… — Она дотронулась до виска. — Вроде красного восхода, ослепляющего меня. Сначала появляется он, потом галлюцинации. — Валери вздохнула. — Но это не так уж и плохо. Иногда я чувствую себя прямо-таки кинозвездой.

— Ну, об этом ты всегда мечтала.

— А знаешь, я работала с микрофоном. Должна была орать, чтобы расчистили проход. — Она усмехнулась. — А потом выпрыгивали рекламные мальчики. Так что я у них в супермаркете была настоящей дивой, и моя мечта стать кинозвездой, считай, сбылась. Другое дело — эта жуткая паранойя и мерзкие побочные явления. С ними мне совсем не до смеха.

Я взглянула на нее, и она показала на свой парик:

— Ты думаешь, я облысела после химиотерапии?

Я пожала плечами.

— Ничего подобного. Это из-за трихотилломании. Знаешь, что это такое? Волосы себе выдергивала. Прядь за прядью. Я же превратилась в бильярдный шар! — Она на мгновение умолкла, чтобы успокоиться. — А еще я не чувствую боли. Мои мозги искрошились в полное дерьмо, сама я разваливаюсь на части, и при этом мне не больно. Ни в одном месте! Вот ударь меня кирпичом, я и глазом не моргну.

Она засунула руки еще глубже в карманы.

— Почему, думаешь, я ношу длинные рукава? Не только потому, что мне все время холодно. У меня руки сплошь покрыты царапинами и синяками. И ожогами. Я все делаю неосторожно, потому что ничего не чувствую. — Голос ее шелестел как сухие листья. — Поэтому и не выношу, когда до меня дотрагиваются. Ведь, прикоснувшись, меня могут поранить, а я даже не замечу.

— Извини, я не знала.

— Мне делали магниторезонансное сканирование. Оно выявило крахмалистые бляшки и губчатую энцефалопатию. Врачи перепугались не на шутку. Это ж коровье бешенство, и они боятся заразиться. Даже совещались, как им обработать оборудование, при помощи которого меня обследовали. Они делали мне пункцию спинного мозга и теперь трясутся, потому что обычная стерилизация не уничтожает эту заразу. — Она посмотрела на меня: — Я, наверное, напугала тебя до смерти?

— Нет. Неделю назад я бы испугалась, а сейчас нет. — Я собралась с силами, прежде чем сказать: — Дана Уэст умерла от такой же болезни.

У Валери отвисла челюсть.

— И Шэннон Грубер тоже. И Линда Гарсиа, и Фиби Чэдуик. Я думаю, и Шэрлин Джексон тоже.

Она растерянно моргала. Грудь ее вздымалась и опускалась, как у перепуганного воробышка.

— Расскажи мне! Расскажи мне все! — Она устремила на меня молящий взгляд, потом вдруг обратила внимание на дорогу. — Постой, ты куда это? Аэропорт же в другой стороне!

— Да. Только мне надо заскочить домой и взять кое-какие вещи. — Я прибавила газу. — Я лечу с тобой, Вэл.

По дороге я рассказала ей обо всех болезнях, несчастных случаях и пожаре, убившем Дану Уэст.

Лицо Валери было бледнее полотна. Я всю жизнь считала, что правда всегда к лучшему, но, кажется, на этот раз она оказалась слишком уж суровой.

— Ты в порядке? — спросила я.

— По-моему, я сейчас обмочу штаны. Мне бы в туалет.

Я свернула на ближайшую бензозаправку, где имелся магазинчик и туалет. Валери открыла дверцу, почти уже встала на ноги и вдруг снова села.

Голос у нее был совсем слабенький.

— Может, подсобишь?

— Давай провожу тебя.

— Давай. Ты уж извини.

Я распахнула дверцу, и вдруг какое-то смутное чувство опасности накатило на меня. На душе словно кошки заскребли. Я огляделась по сторонам. На бензозаправке жизнь кипела полным ходом. Вроде бы ничего подозрительного, но внутренний голос сказал мне: «Будь начеку!»

Бурча что-то себе под нос, Валери схватилась за дверцу и встала на ноги. Я достала из «бардачка» пистолет. Увидев его, Валери в ужасе воскликнула:

— Боже! Это еще что такое?!

— Не знаю, как ты, а я точно слышу в голове голоса.