— Так что же, инспектор, — говорю я, откидываясь на спинку стула. Черт, я чуть не упиваюсь происходящим, и плевать на это чувство в желудке. — Мы едем или нет?

Макданн облизывает губы, по всему видно — он мучается. Он кивает.

Я спотыкаюсь обо что-то в папоротниках, теряю равновесие, колени у меня подгибаются, и я падаю на спину, развернувшись во время падения. Лежу, хватая ртом воздух, в страхе перед мужчиной, который вот сейчас схватит меня, пока я лежу тут беспомощный; затем я слышу крик.

Я поднимаюсь на ноги.

Смотрю на землю — обо что это я споткнулся; обломанный сук толщиной с руку. Я смотрю на него и мыслями возвращаюсь к тому морозному дню несколько лет назад у реки.

Возьми ветку.

Снова крик.

Возьми ветку.

Я все еще разглядываю сук; мой мозг словно кричит внутри меня, и я не знаю — чем слушаю этот крик, только я не слушаю, мой мозг кричит мне: «Беги! Беги!» — но я этого не слышу, мне что-то мешает, что-то тянет меня назад, назад к Энди, назад к тому схваченному морозом берегу реки. Я слышу, как Энди зовет меня, и все еще вижу, как он тянет ко мне руки, я знаю, вот он сейчас снова ускользнет от меня, и ничего не могу поделать… Но я могу, на этот раз я могу; я могу сделать кое-что — и сделаю.

Я хватаю сук, выдергиваю его из травы и папоротника. Снова бегу, но теперь в обратную сторону, а перед собой обеими руками держу сук. Я слышу приглушенные крики Энди, в какой-то момент мне кажется, что я их потерял, пробежал мимо, но вдруг я вижу их — почти перед собой. Мужчина двигается вверх-вниз на Энди, его задница на фоне папоротниковой зелени кажется большой и белой; рюкзак все еще на нем, вид у него странный, пугающий и комический одновременно. Одна его рука крепко сжимает лицо Энди, голова повернута в другую от меня сторону, рыжие волосы упали на одно ухо. Я бегу к ним, держа сук двумя руками и закидывая его на правое плечо, перепрыгиваю через кустик и, приземляясь рядом с ними, со всей силой опускаю сук. Он с тупым, глухим звуком ударяется о голову мужчины, откидывая ее в сторону, тот крякает и пытается подняться, но потом обмякает. Я стою над ним.

Энди тяжело дышит, хватая ртом воздух; он выбирается из-под мужчины; на заднице у него кровь; он отталкивает мужчину в сторону — тот заваливается на бок, а потом снова падает лицом вниз и стонет.

Энди никак не может отдышаться, он смотрит на меня, натягивает брюки, потом протягивает руку и берет сук. Поднимает его и со всей силы обрушивает мужчине на затылок — раз, другой, третий.

— Энди! — кричу я.

Он поднимает сук еще раз, потом роняет. Его трясет, он обхватывает себя руками, упирает подбородок в грудь и смотрит на человека. Энди бьет дрожь.

Из-под рыжих волос на затылке мужчины течет кровь.

— Энди? — говорю я и протягиваю к нему руку, но он делает шаг в сторону.

— Кажется, он мертв, — шепчет Энди.

Трясущейся рукой я переворачиваю мужчину. Глаза у него полуоткрыты. Кажется, он не дышит. Я беру его запястье, пытаясь нащупать пульс.

— Что теперь делать? — спрашиваю я, отпустив руку мужчины — тот снова падает лицом вниз.

На папоротниках и траве вокруг нас солнечные лучи, пробившиеся сквозь кроны, наверху на деревьях щебечут птицы, и я слышу, как вдалеке за лесом урчат машины на шоссе.

Энди молчит.

— Наверно, лучше рассказать кому-нибудь, как ты думаешь, Энди? А? Наверно, лучше рассказать… рассказать, рассказать твоим родителям. Мы должны сообщить в полицию, даже если он… Я хочу сказать, ведь это же самооборона, у них это так называется — самооборона. Он, он, он, он ведь хотел нас убить, тебя. И это была самооборона, мы вполне можем это сказать, люди нам поверят, это была самооборона, самооборона…

Энди поворачивает ко мне свое решительное и бледное лицо.

— Заткнись ты, в жопу.

Я затыкаюсь. Но продолжаю дрожать.

— Тогда что же нам делать?

— Я знаю, что делать, — говорит Энди.

До Хитроу мы добираемся на цивильной «гранаде». Лондон, ясное ноябрьское утро. Люди, машины, здания, магазины. Обычная жизнь, но теперь я воспринимаю ее как кадры какого-нибудь научно-фантастического фильма — что-то чуждое, незнакомое, непонятное. У меня странное ощущение утраты и тоски. Я смотрю, как мужчины и женщины идут по улицам или сидят в своих машинах, фургонах, грузовиках, автобусах, и мне кажется, что их свобода — это нечто очень дорогое, необычное, чудовищно пьянящее. Просто идти или ехать куда-нибудь… Бог ты мой, я был лишен этого всего-то неделю, а ощущение такое, будто сидел за решеткой тридцать лет.

Да, я знаю, что эти люди не чувствуют себя свободными, я знаю, что они спешат по делам или сидят там, не переставая беспокоиться о своей работе, вкладах, боятся опоздать, боятся взрыва бомбы, которую ИРА подложила в какую-нибудь ближайшую мусорную урну, но я смотрю на них с чувством ужасной утраты, потому что я, кажется, всего этого теперь лишен — и будничной суеты, и возможности быть частью всего этого, и участвовать в этом. Может, я драматизирую и все еще придет в норму, станет как было до начала этого ужаса; но у меня большие сомнения на сей счет. В глубине души я чувствую, что, даже если для меня все обернется наилучшим образом, жизнь моя изменилась раз и навсегда.

Ну его в жопу, не хочу об этом думать; по крайней мере, сейчас я опять в реальном мире и хоть чуть-чуть, но владею ситуацией.

Я предусмотрительно прикован наручниками к сержанту Флавелю, ключ от наручников у Макданна; с нами пара крепких парней в штатском, подозреваю, что они вооружены, но все равно я чувствую себя не под таким прессом, как прежде. Сомневаюсь, что я все еще подозреваемый numero ипо;[88]Макданн, по крайней мере, мне верит, а пока и этого вполне достаточно. Несчастные доктор Хэлзил и капитан, а впоследствии майор (в отставке) Лингари очень мне помогли своим таинственным исчезновением. Я стараюсь не думать о том, что мог с ними сделать Энди. А еще больше стараюсь не думать о том, что он может сделать со мной, попадись я ему в руки.

Мы на шоссе М4, на том самом идиотском насыпном участке, где без конца ломаются грузовики; раздается звонок, Макданн берет трубку, слушает, всасывает воздух сквозь зубы, потом говорит:

— Спасибо. — Он кладет трубку и поворачивается ко мне. — Сведения из армейского архива, — говорит он. Снова отворачивается и теперь сидит по ходу движения, глядя на мчащиеся по шоссе машины. — В отеле был убит не Эндрю Гулд.

— А сверили они эти записи с данными в карточке Хоуи? — спрашиваю я.

Макданн кивает:

— Совпадают. Не полностью; с тех пор он еще несколько раз лечил зубы, но они говорят, что уверены на девяносто девять процентов. Карточки были подменены.

Я откидываюсь на спинку сиденья и улыбаюсь; на какое-то время жар у меня в животе сменяет тошноту. Но только на какое-то время.