– Далеко? – только и нашелся, что спросить имперский аудитор, под впечатлением, что до того никак не проявляющий телесность «ужас» внезапно оказался способен что-то случайно перевернуть и после этого проверить на функциональность. Особенно – если это автомобиль.

– Двенадцать километров шестьсот метров.

«Побегу», – решил мужчина. Двенадцать километров – не та дистанция, после которой нужно несколько часов отдыхать. А если получится вместо двух часов с хвостом добраться за час – это уже будет существенный выигрыш по времени. К тому же Агата ни словом не обмолвилась о водителе и пассажирах «машины», что тоже не добавляло спокойствия. Транспорт обычно без того, кто рулит и жмёт на газ, никуда не едет…

* * *

Эта ночь уже не раз поколебала представления Дмитрия о том, что возможно, и о том, что может быть. Машина нашлась – это был легкий армейский внедорожник, ворчливо гудящий двигателем на малых оборотах и впустую вращающий колесами в воздухе. Надо же, даже перевернутый не заглох… Хотя, если рассматривать формально, водитель у багги, лежащей на верхних дугах силового пространственного каркаса, был. Или всё-таки нет? Можно ли считать остывшего, уже хорошо «окоченевшего» мертвеца водителем? А пассажиром? Скорее груз… мёртвые тела без голов. Последний факт, отлично вписывающийся в разворачивающуюся картину мистическую рассказа-ужастика, к вялому удивлению самого особого посланника, вызвал только умеренное раздражение. Ну сколько можно-то уже, а?

– Агата, – поинтересовался он устало, наконец справившись с ремнями, удерживающими обезглавленных, и заглушая мотор. – Как ты машину-то перевернуть умудрилась?

– Набегающим воздушным потоком, – отозвалась девочка. Аудитор молча сплюнул, входя в состояние концентрации для силового рывка. Перевернуть вездеход на колеса – и к железной дороге. А там… впрочем, кажется лучше просто не загадывать.

Капитан полиции Долгин Василь, следователь Особого Отдела ЦПУ

Полигон (В/Ч 16732), центр объединённого командования учениями на внезапную проверку боеготовности

– Давно не виделись, Карим Ашотович, – Василь приветливо улыбнулся и даже вежливо кивнул – правда, даже не сделав при этом попытки привстать с табурета. И руку не подал тоже. Впрочем, не от лени или небрежения, а исключительно ради пользы дела… гм, и тела. И делу, и телу вредят синяки на теле следователя – если они получены до начала оперативной фазы. Движения стесняют и отвлекают, окаянные. А при ускоренном заживлении вызывают сильный голод – тоже ничего хорошего. Ну и главное, казак справедливо боялся, что выдаст своё реальное отношение к физической боли – и вот после этого те наметки плана дальнейших действий, которые он выстроил за время отдыха, точно пойдут прахом. Отличной иллюстрацией к предыдущему тезису служил заворочавшийся на полу генерал: скованный по рукам и ногам тяжёлыми даже на вид цельностальными кандалами без замка, причём руки зафиксированы за спиной. А его, Долгина, всего лишь вежливо препроводили в отдельную комнату (даже не карцер!) и чисто символически ограничили собственными (вот идиоты…) наручниками. И даже уже успели покормить один раз. Не жизнь – сказка!

Долгин улыбнулся и четверым автоматчикам, от двери контролирующим укладку офицера на пол: к слову сказать, два дюжих ВДВешника Мамедова не бросили, а очень даже вежливо уложили, правда, лицом вниз. Ну и да, опять же, не оттащили в карцер, а поместили сюда, в жилой офицерский блок при штабной гостинице. По некоторым признакам следователю сразу стало понятно, что десантникам здорово не по себе от выполняемой работы, а вот как бы солдаты (в полевой форме без погон, именных нашивок и опознавательных знаков рода войск) полны мрачной, злой решимости.

Могло показаться, что четырёхчасовое заключение в собственном номере было для следователя Центрального Полицейского Управления пустой и глупой тратой столь драгоценного сейчас времени, но на самом деле по продуктивности сбора информации оно мало уступало прямому наблюдению. Потому что следить ещё было нужно понять за кем – штабной комплекс Полигона сейчас, в первый день разворачивающихся учений, напоминал не просто муравейник, а муравейник во время пожара. А тут противники мало того что сами обозначили себя, так ещё и дали детально сопоставить отдельные свои приметы для проведения анализа и обобщения. Потому что для попытки передачи сообщения о неожиданных результатах расследования нужно было точно знать, что именно передавать: попытка, вестимо, будет только одна, а вот дела заворачиваются, похоже, нешуточные. Даже для уровня ЦПУ. И вот, можно сказать, в номер подали свидетеля, окунувшегося (судя по оковам) в самый центр событий. Какой прямо-таки императорский подарок! Правда, подарок пока слабо ворочается на полу, и даже перевернуться не может – чем-то приложили болезного, но адепты Пути Воина крепки: раз не прибили до конца – скоро очнётся. Впрочем, сам факт того, что сам командир Полигона валяется в недееспособном состоянии рядом с «залётной штафиркой», уже настолько многозначителен, что дальше некуда. Зато – свидетельствует о том, что оный генерал оказался не замешан. Не замешан в чём, вот вопрос? Это-то и надо узнать. Но одно ясно точно – оное пока загадочное «это» явно классифицируется уголовным кодексом как «измена родине».

* * *

Надо сказать, что Василь после печального итога спасения возлюбленной сильно изменился. В особый отдел он пришёл не только с желанием отомстить, но и в глубоком смятении чувств. Его казацкая удаль, его сила, его навыки – предмет особой гордости! – первый раз в жизни дали сбой. Точнее нет, не так – оказались недостаточными. Слова, что не всё в жизни можно решить при помощи шашки и кулаков, в первый раз перестали казаться дурацкой присказкой. Пришло понимание – если он, Долгин, хочет отомстить преступному миру Великой Империи, если хочет бороться с выбранным в противники Злом, то обязан научиться чему-то большему, чем просто хорошо вести оперативно-сыскные мероприятия и проводить задержания. Потому наставления от более опытных коллег он принимал с огромным вниманием и почтением, а также что есть сил занимался на специальных тренингах и занятиях.

Не сказать, что всё давалось легко – как и у любого человека, у бывшего спецназовца были свои слабые стороны. Например, столь важная наука притворства и перевоплощения оказалась настоящей головной болью. Что другие сыщики осваивали за несколько месяцев, Долгин грыз и отрабатывал несколько лет, и успехов всё равно достиг не блестящих. Потому штатный эксперт по гриму и актёрской работе посоветовал выбрать какой-то один образ и вжиться сначала в него, а уже потом пытаться освоить что-то другое.

Для Василя венцом его мастерства стал образ шпака, чинуши и слабака – полную противоположность собственной сути удерживать в уме оказалось проще, чем более «половинчатые» образы. Помогло ещё отсутствие военной выправки и навыки «пластуна»-разведчика, вынужденного сдерживать свои движения многие часы подряд. Теперь подозреваемые, на головы которых как карающий меч обрушивался следователь, сталкивались с премерзким (по мнению самого казака) типом: въедливым, абсолютно эмоционально глухим мерзавцем в безупречном костюме-тройке, у которого на каждый чих есть бумажка, а на любую попытку увильнуть от внезапного интереса полиции – аж по две. Больше всего не хватало поначалу любимого клинка и нормального оружия – табельный «ПМ»[78] иначе как издёвкой и оружием «последнего шанса» назвать язык у бывшего спецназовца не поворачивался. Ничего, привык. Зато как «радовались» подследственные, когда прилизанный бумагомарака при попытке оказания силового давления в мгновение ока превращался в подобие разъярённого тигра, ураганом сносящего любые попытки сопротивления! Удивление частенько оказывалось оружием даже посильнее кулака.