и у него немало перебывало этих полтавок. В конторе он занимался весьма усердно, дело у него было поставлено образцово. Лошадь он не понимал, но был в курсе всех спортивных дел и новостей. Для Измайлова он был незаменимым человеком. Впрочем, в Дубровке к Дунецкому все относились хорошо и называли его за глаза просто Медардом. Покупатели, приезжавшие в Дубровку, имели, конечно, с ним дело: с ним производили расчеты, получали от него аттестаты и прочее. Так как он был чрезвычайно обязательный человек, то, я думаю, многие посетители Дубровки сохранили о нем самые лучшие воспоминания. В круг знати Дунецкий допущен не был, к столу великого князя не приглашался и дружбу вел только с мелкопоместными миргородскими панками, для которых он был уже персона. Выезды Дунецкого в гости бывали очень торжественны. Измайлов знал его маленькую слабость – любовь к пышности и самолюбие, а потому подавался всегда превосходный экипаж, заложенный парой, под управлением по крайней мере второго кучера.

Однажды я зашел к Дунецкому, когда он вернулся к себе с таким панком по фамилии Старицкий. Панок жил на хуторе и был уже далеко не первой молодости. Мы разговорились. Подали кофе, и Медард Антонович начал подшучивать над своим другом. По его словам, все дворовые дети гостя – а их было чуть ли не два десятка – были от самого панка. Старицкий самодовольно улыбался, а затем совершенно серьезно начал рассказывать, как он удивительно плодовит: стоит ему только повесить штаны рядом с бабой, как она уже беременеет.

Очень был дружен Медард Антонович со священником, что, впрочем, не мешало ему за глаза называть того попом и говорить, что он терпеть не может поповскую породу. Этот священник тоже был замечательной личностью. Родом он был из Феодосии. Как все в Дубровке, он пристрастился к лошадям и больше интересовался прикидками, чем церковными службами. На прикидки священник являлся постоянно и знал всю двухлетнюю ставку и кто как едет. Это был добродушный и приятный человек, тоже ставленник Измайлова. Известно, что великий князь был очень религиозен и хорошо знал церковную службу. Поэтому в его присутствии службы отправлялись по уставу и с особым благолепием. Однажды в воскресенье после церковной службы была назначена генеральная прикидка в августейшем присутствии. Эта прикидка очень волновала священника, он забыл, что служит в присутствии великого князя, и обедню, по выражению Медарда, «отбарабанил». Каковы были его ужас и смущение, когда, разоблачаясь в алтаре, он увидел, что отслужил обедню на целый час быстрее, чем положено. Великий князь был очень недоволен, и не в меру рьяному охотнику из духовных было сделано самое серьезное внушение. Нечего и говорить, что на столь его интересовавшую прикидку священник не попал. Долго потом трунил над ним Дунецкий. Я слышал, что во время войны Дунецкий принял русское подданство, но что сталось с ним дальше, мне неизвестно.

Управляющим тренерской конюшней Дубровского завода с самого ее основания и до последних дней был хорошо известный в спортивных кругах В.К. Кондзеровский. Кондзеровский был одним из самых старых служащих завода и пользовался полнейшим доверием. Я всегда был хорош с Кондзеровским и могу сообщить некоторые данные о нем. В.К. Кондзеровский родился в 1867 году в Петербурге, был сыном офицера. По окончании 6-й классической гимназии с золотой медалью он поступил в Санкт-Петербургский университет на историко-филологический факультет, сдал экзамены, получил диплом первой степени и был оставлен при университете. Серьезная болезнь не дала ему возможности продолжать ученые занятия. Пристрастившись с юных лет к конскому спорту, Кондзеровский постоянно вел всевозможные статистические записи, связанные с бегами, и помещал мелкие заметки в спортивных журналах. В 1892 году он случайно получил место заведующего призовой конюшней Дубровского завода и служил на этой должности до 1907 года, одновременно работая в канцелярии Главного управления государственного коннозаводства. Там он 11 лет занимал должность составителя и редактора «Рысистого календаря», а затем стал заведующим рысистым столом. В Дубровке он не только руководил работою призовых лошадей и записывал их на призы, но и участвовал ежегодно в распределении маток под производителей. Как заведующий рысистым столом, где были сосредоточены дела всех беговых обществ России, он имел очень большое влияние на составление программ и внутреннюю жизнь обществ. Когда в 1912 году умер известный знаток генеалогии и редактор заводских книг С.Г. Карузо, Кондзеровскому было предложено редактировать «Заводскую книгу орловских рысаков», чем он и занимался до выезда канцелярии Главного управления государственного коннозаводства в Хреновской завод, что произошло уже после революции. Кондзеровский выпустил в свет четвертый и пятый тома этой книги. Он был действительным членом Московского бегового общества, где, пройдя должности гандикапера и судьи, затем 9 лет являлся старшим членом. Родной брат Кондзеровского, один из самых талантливых генералов в Генеральном штабе, во время мировой войны занимал высокий пост дежурного генерала при Ставке Верховного главнокомандующего. Другой брат, капитан артиллерии Кондзеровский, был младшим членом полтавской ремонтной комиссии. В.К. Кондзеровский был женат, однако говорили, что в семейной жизни он был несчастлив.

Коноплин рассказывал мне, что Москва познакомилась с молодым Кондзеровским, когда он в качестве управляющего Дубровской конюшней впервые в 1892 году появился на московском бегу. Все обратили внимание на приятного и застенчивого молодого человека и были удивлены, что он знает решительно всех призовых рысаков и их рекорды. Когда же выяснилось, что он обладает таким знанием пейса и таким верным глазом, что может прикидывать рысаков без часов и безошибочно говорит, что такой-то рысак едет без пяти или шести, то молодой человек стал своего рода знаменитостью. Эту его феноменальную способность прикидывать проверяли не раз и убедились, что Кондзеровский не ошибается. У него была слава своего рода уникума, ибо никто другой на бегу не мог сделать того же. Кондзеровский очень талантливо вел призовую конюшню великого князя. В Дубровке он не жил, приезжал туда несколько раз в год: весною, осенью и обязательно во время аукциона.

Ветеринарный врач Дубровского завода Георгий Матвеевич Вержбицкий был персоной грата не только в заводе, но и среди других коннозаводчиков Полтавской губернии. Говорили, что это замечательный ветеринар, талантливый и ревностно преданный делу. Как сейчас помню его несколько сутулую фигуру в белом, когда он в конском лазарете что-то показывает и объясняет ученикам. Тут же стоит понурившаяся больная лошадь. В руках у Вержбицкого не то ланцет, не то острый, тонкий нож. Он только что закончил операцию и довольным голосом излагает ученикам историю болезни… Вержбицкий был превосходным хирургом и делал весьма смелые операции. Его не раз приглашали в клинику Харьковского