— Да, обслуживал, — нехотя ответил официант. — Но я ничего не помню. Я даже лиц их не разглядел. Если бы я помнил, я бы сразу все рассказал.

— Он не про лица хочет спросить, — снова встрял в разговор бармен.

— Правда? — официант посмотрела на бармена, затем перевел взгляд на Александра Борисовича. — Тогда про что?

— Как вас зовут, я не расслышал? — поинтересовался Турецкий.

— Илья, — представился официант.

— Илья, постарайтесь вспомнить: мужчина в темных очках, — он курил?

— Я не…

— Только не спешите с ответом, — предостерег его Александр Борисович. — Вы наверняка меняли пепельницу и, может, даже несколько раз.

— Вспомни, Илюш, это очень важно, — попросил бармен.

Турецкий покосился на него. «Очень важно». Откуда этому бармену знать, что важно, а что нет? Впрочем, молодец.

— Вы знаете… — медленно заговорил официант, отчего-то смущаясь. — Я подходил к их столику… Несколько раз. Тот парень… ну, тот, которого нашли мертвым… он попросил меня разменять сто долларов. У меня были мелкие купюры, и я разменял.

— А при чем тут размен? — с легким недоумением спросил бармен, протирая стакан.

Юноша метнул на него сердитый взгляд, снова повернулся к Турецкому и сказал:

— Мне кажется, парень просто хотел, чтобы я проверил банкноту — фальшивая или нет.

«Стобаксовая бумажка из выкупной пачки», — понял Турецкий.

— Спасибо, — сказал он. — Это очень ценная информация. Банкнота оказалась настоящей, так?

Официант кивнул:

— Да. Я ее проверил.

— Что вы еще помните?

— Этот человек… Ну, тот, который в темных очках… он курил. Но не сигареты. — Веки официанта дрогнули, и он сказал: — Он курил трубку. Да, точно! Трубку!

— Как у Шерлока Холмса? — быстро спросил Александр Борисович.

Юноша медленно покачал головой:

— Н-нет… Пожалуй, нет. У него была другая. Такая черная и вся… как будто жеваная. Или обугленная. Неровная вся такая. — Официант пожал плечами: — Не знаю, как это называется.

— Неровная… — тихо повторил Турецкий.

— Я понимаю, о чем он, — сказал бармен. — Вероятно, это была рустированная трубка. У ней чашечка рифленая, правильно? — обратился он к официанту.

— Чашечка? Ну да.

— Ну вот, — сказал бармен. — Это рустированная трубка. У меня двоюродный брат такую же курит.

— Дорогая? — спросил у него Турецкий.

— Точно не скажешь. Они бывают либо очень дешевые, либо дорогие. Дешевые, потому что, рустируя чашечку, легче скрыть дефекты древесины. А дорогие, это когда чашечку специально обрабатывают — для красоты. Так сказать, для эстетики.

— Ясно, — кивнул Александр Борисович. — Что ж, спасибо вам. Даже не знаю, чтобы я без вас обоих делал.

— Не за что, — пожал плечами официант и отправился по своим делам.

Александр Борисович допил коктейль. Уходя из бара, он расплатился с барменом, оставив щедрые чаевые.

1

— Будьте добры, «Мир компьютеров».

Неуклюжая фигура системного администратора склонилась над окошечком газетного киоска.

— У вас мельче не будет?

— Не держу, — усмехнулся сисадмин.

Продавщица, вздыхая и сердясь, отсчитала ему горстку мелочи и небрежно швырнула ее в пластиковую чашечку.

— А повежливее нельзя? — ворчливо поинтересовался сисадмин, соскребая монетки толстыми красными пальцами.

— Не нравится — не берите, — отрезала киоскерша.

— Черт-те что творится, — пробурчал сисадмин, пересыпая мелочь в карман бесформенного джинсового пиджака, больше похожего на синий лабораторный халат. — Скажите спасибо, что я сегодня добрый.

— А то бы что? — с вызовом спросила продавщица.

— А то бы нашел способ уволить вас отсюда. У меня весьма влиятельные друзья, уж будьте уверены.

— Нашел чем напугать! Да я сама отсюда давно бы ушла, если бы не упросили остаться. Кто вместо меня тут работать будет — ты, что ли, толстый боров?

Сисадмин не ожидал от продавщицы такого «штурма и натиска», а потому ретировался, обиженно бубня:

— Я вам не толстяк… Вы не смеете оскорблять… Я интеллектуал, а вы — никто…

— Чего-о? — протянула киоскерша и даже высунулась из киоска. — Я тебе покажу «никто». А ну пошел отсюда, бомж бородатый! Давай-давай, пока милицию не вызвала!

Слова про милицию подействовали на неуклюжего сисадмина несколько отрезвляюще. Он свернул журнал в трубку, втянул голову в покатые плечи и быстро зашагал прочь от киоска.

— И чтоб я тебя здесь больше не видела! — кричала ему вслед киоскерша. — Ишь, развелось хулиганья!

Прежде чем свернуть за угол дома, сисадмин остановился и крикнул, потрясая в воздухе свернутым в трубку журналом:

— Это черт знает что! Я на вас найду управу!

Затем снова вжал голову в плечи и быстро скрылся за углом.

Сисадмина звали Марк Сковородников. Он шел по улице странной, неровной походкой — то мелко и размеренно семеня, то вдруг рывком бросаясь вперед, словно нырял в воду. Причиной странного поведения сисадмина Сковородникова было то, что он сегодня не стесняясь и по-скотски напился. Выпил целых две бутылки пива! Учитывая тот факт, что Сковородников обычно пьянел от одного запаха спиртного, две бутылки пива вполне можно было назвать лошадиной дозой.

Причина у Марка была уважительная. Но уважительность эта была такого рода, что Сковородников никогда и никому бы о ней не рассказал. Слишком интимно. Шагая по тротуару, Марк представлял себе поочередно то лицо Хозяина, то лицо женщины, свидания с которой он ждал с таким трепетом, словно от этого зависела вся его жизнь. И в зависимости от того, чье лицо вставало перед хмельным взором Сковородникова, он то бежал вперед, сгорая от нетерпения и рискуя сломать себе шею, а то вдруг принимался мелко, спешно и неровно перебирать ногами, как старый, растолстевший осел, которого вели на убой и который, трепеща волосатыми ноздрями, чувствовал запах крови.

Итак, Сковородников шел по тротуару с журналом в руке. А за ним, буквально в десяти шагах, шел частный детектив Антон Плетнев, который, подстраиваясь под странную походка «объекта», вынужден был также менять свой аллюр с галопа на рысцу и обратно.

Антон водилсисадмина уже полчаса часа. За это время тот успел повздорить не только с киоскершей, но и с парнем-мотоциклистом, который не захотел уступить ему дорогу, с хозяином мопса, который (мопс, а не хозяин) попытался ухватить сисадмина за штанину. Ни одна из этих схваток не закончилась для Сковородникова победой. Отовсюду он поспешно ретировался, пытаясь уберечь остатки своей чести.