поспешно снимаемой цепочки. Ручка поворачивается, дверь широко распахивается, и, как я и ожидал, испуганный голос:

– Что случилось? В такую рань…

– «Камелия». Разрешите умыться…

Во всяком случае, в прихожей мужских ботинок не видно. Женщина, с сеткой на голове и в какой-то стеганой пижаме, кажется девочкой, и я никак не могу совместить ее с цветной фотографией, на которую не отрываясь смотрел две ночи подряд.

– «Камелия»? То самое кафе?

Снимаю пальто, стягиваю пиджак – ворот и рукава рубахи залиты кровью. Обмакиваю вату в теплую воду, приготовленную в умывальнике, и, тщательно смывая с лица запекшуюся кровь, коротко рассказываю о случившемся, тяжело при этом вздыхая, тяжелее, чем необходимо. Тревожные сведения, полученные от сторожа автостоянки… рассказ шофера Томияма, подтвердившего эти сведения… нелегальное посредничество в устройстве шоферов на временную работу…

– Пораненные места лучше не трогать. Сменить воду?

– Видимо, это кровь из носа… ран как будто нет… щиплет, но это, вероятно, ссадины.

– Вы, наверно, сами сделали что-нибудь такое, что им пришлось так вас избить.

– Избили – значит, наверно, сделал.

– Они безумно боятся попасться на глаза постороннему человеку.

– Вы уже знаете, что Тасиро покончил с собой?

– Покончил с собой?

– Он во что бы то ни стало хотел убежать.

– Что его к этому побудило? Должна ведь быть какая-то причина?

– Что побудило?.. Видите ли, это долгий разговор… в общем, он сбился с дороги… где я?.. действительно ли я живу так, как мне кажется?.. подтвердить это могли только другие, но ни один из них не взглянул в его сторону…

– Тогда мне следовало бы давным-давно умереть, вы не думаете? – В ее голосе снова слышится напряжение. – Рубаха мужа будет вам впору… наденете?

– Да, из-за него я потерял работу. Мой шеф страдает ярко выраженной полициебоязнью, и, если возникает хотя бы малейшая опасность оказаться втянутым в какие-нибудь неприятности, он тут же увольняет человека. Я могу рассчитывать, что вы разрешите мне продолжать работу оставшиеся два дня, хотя меня и уволили?

– Наверно, из-за меня…

– Вы сменили штору.

– Залила кофе. Позавчера, кажется. Совершенно верно, в день похорон брата… да, точно, вскоре после того, как вы заезжали ко мне… пятна от кофе очень плохо отходят… поэтому я отдала в чистку… разговаривала с кем-то, и он сказал, что очень бы хотел выпить кофе… пока я наливала, все было хорошо, а когда понесла, сзади кто-то пощекотал меня…

Неожиданно я чувствую тошноту. Резкая боль, возникнув у глаз, захватывает всю черепную коробку и, как в фокусе, концентрируется в затылке и сжимает горло.

– Кто же вас пощекотал? Вы опять размечтались о муже?

– Да, судя по тому, где пощекотали, видимо, так.

– Мне очень нравилась та лимонная штора.

– Через два-три дня повешу обратно.

– Осталось пятьдесят восемь часов. Двое суток и десять часов… до того момента, как истечет срок договора о розыске… договор на неделю, но воскресенье отбрасывается, и счет составляется исходя из шести дней.

– Я работать пойду. Пусть вас это не беспокоит…

Тошнота подступает все сильнее. Желудок становится тяжелым, будто в него погрузили грязный ком глины.

– В одном Токио не меньше восьмидесяти тысяч шоферов такси. Крупных таксомоторных компаний около четырехсот, а если прибавить и мелкие, то больше тысячи. Можно ежедневно обходить эти компании, но все равно в день больше чем в пяти не побываешь…

– Вы себя плохо чувствуете?

– Да, неважно…

– Вам бы лучше прилечь…

Головная боль и тошнота сузили поле зрения, все мое сознание бесстыдно вцепилось в напрягшиеся маленькие руки женщины. Будто в них сосредоточился весь мир. Наклонившись вперед и изо всех сил стараясь сдержать готовую вырваться рвоту, я впервые проникаю в спальню… неубранная после сна белая постель… вмятина на ней, оставленная женщиной… нос полон спекшейся крови и не ощущает запаха, но я все равно улавливаю его… вмятина от середины постели до стены – оставленное мне ложе для сна… оливковая перепонка лягушачьей лапки…

– …Простите… что там ни говори, а в сравнении с настоящим городом карта, которую мы нарисовали, слишком примитивна…

– Лучше помолчать, когда плохо себя чувствуешь… у вас еще целых тридцать четыре часа…

Женщина сидит на полу у кровати и, оставаясь невидимой, пристально смотрит на меня. Она действительно смотрит на меня? Или, как и тот гость, которого она угощала кофе, я тоже причислен к видениям – ее собеседникам, – когда она разговаривает сама с собой?..

Это огромное сердце, которое бьется, не зная, для кого оно бьется… город… изменив положение, ищу женщину… но ее уже нигде нет… где же я, на которого смотрит женщина, которой нет?..

– Сколько времени, а?..

– Пять минут…

Торшер около подушки неожиданно загорается – прямо передо мной стоит женщина. Стеганую пижаму она сменила на светло-желтое кимоно, сетка с волос исчезла, волосы рассыпаны по плечам.

– Пять минут какого?

– Пять минут назад истек срок договора.

– Как? – От неожиданности я подскакиваю на постели. – Что это значит?

– Можете не беспокоиться. – Женщина поворачивается, отходит на несколько шагов и останавливается посреди комнаты. – С завтрашнего дня я решила пойти работать…

Перед тем как она повернулась, в выражении ее лица промелькнула неясная тень, оставившая легкий привкус на моих губах. Незнакомые воспоминания сковывают грудь. Почему я так отчетливо представляю себе, что делала женщина до того, как зажгла свет? Теперь ее взгляд, скользнув мимо стены, у которой стоит кровать, устремляется к окну рядом с туалетным столиком… к темно-коричневой шторе с простым рисунком в виде белых квадратиков неправильной формы…

– Что вы увидели?

– Окна…

– Нет, я спрашиваю, что вы видите в окне?

– Я же говорю, окна… много окон… в них, то в одном, то в другом, гасят свет… и только в такие минуты я могу почувствовать – там есть люди…

– Значит, сейчас уже ночь?

– Пять минут…

– Это я так долго спал?

– Нет еще… будете спать…

Откинув голову, она медленно встряхивает волосами, и они качаются из стороны в сторону. Сквозь кимоно можно ясно увидеть, как в такт этим движениям колышется ее грудь. Я напрягаюсь, потихоньку спускаю левую ногу на пол, перемещаю на нее центр тяжести и вскакиваю с кровати. Делаю шаг вперед, протягиваю руки, обнимаю ее и неожиданно сильно щекочу. Женщина коротко вскрикивает, вырывается из моих рук и пытается убежать. Но бежит она не к окну, не к двери, а прямо ко мне. Мы сталкиваемся и падаем на кровать. В моих глазах смеются коричневые веснушки, между пальцами натягивается нежная оливковая пленка. Вмятина на постели, оставленная женщиной… приготовленное мне ложе для сна…

Напротив кровати стоит платяной шкаф. Матово-белые большие металлические