…Я начал с ним разговор и быстро перевел его на поэзию, в которой, кстати сказать, я мало что понимал.

— А вот, скажите, пожалуйста, правда ли это, или мне так кажется, что наше время бедно значительными поэтами? — начал я. — Вот, если мы будем говорить военным языком, то мне кажется, что “генералов” среди теперешних поэтов нет.

— Ну нет, почему так? — заговорил с расстановкой Гумилёв. — Блок вполне “генерал-майора” вытянет.

— Ну а Бальмонт в каких чинах, по-вашему, будет?

— Ради его больших трудов ему “штабс-капитана” дать можно.

— Мне думается, что лучшие поэты перекомбинировали уже все возможные рифмы, — сказал я, — и остальным приходится повторять старые комбинации.

— Да, обычно это так, но бывают и теперь открытия новых рифм, хотя и очень редко. Вот и мне удалось найти шесть новых рифм, прежде ни у кого не встречавшихся. (Гумилёв шутил — при чём тут рифмы? — А.Б.)

На этом наш разговор о поэзии и поэтах прервался, так как меня позвали к командиру полка…

При встрече с командиром четвертого эскадрона, подполковником А.Е. фон Радецким, я его спросил: “Ну, как Гумилёв у тебя поживает?”. На что Аксель, со свойственной ему краткостью, ответил: “Да-да, ничего. Хороший офицер и, знаешь, парень хороший”. А эта прибавка в словах добрейшего Радецкого была высшей похвалой.

Под осень 1916 года подполковник фон Радецкий сдавал свой четвертый эскадрон ротмистру Мелик-Шахназарову. Был и я у них в эскадроне на торжественном обеде по этому случаю. Во время обеда вдруг раздалось постукивание ножа о край тарелки и медленно поднялся Гумилёв. Размеренным тоном, без всяких выкриков, начал он свое стихотворение, написанное к этому торжеству. К сожалению, память не сохранила мне из него ничего. Помню только, что в нем были такие слова: “Полковника Радецкого мы песнею прославим…” Стихотворение было длинное и было написано мастерски. Все были от него в восторге. Гумилёв важно опустился на свое место и так же размеренно продолжал свое участие в пиршестве. Все, что ни делал Гумилёв — он как бы священнодействовал».

О первом месяце службы Гумилёва в 5-м гусарском полку имеются воспоминания и командира эскадрона Ее Величества ротмистра Сергея Топоркова: «… Н.С. Гумилёв, в чине прапорщика полка, прибыл к нам весной 1916 года, когда полк занимал позиции на реке Двине, в районе фольварка Рандоль. Украшенный солдатским Георгиевским крестом, полученным им в Уланском Ее Величества полку в бытность вольноопределяющимся, он сразу расположил к себе своих сверстников. Небольшого роста, я бы сказал непропорционально сложенный, медлительный в движениях, он казался всем нам вначале человеком сумрачным, необщительным и застенчивым. К сожалению, разница в возрасте, в чинах и служба в разных эскадронах, стоявших разбросанно, не дали мне возможности ближе узнать Гумилёва, но он всегда обращал на себя внимание своим воспитанием, деликатностью, безупречной исполнительностью и скромностью. Его лицо не было красиво или заметно: большая голова, большой мясистый нос и нижняя губа, несколько вытянутая вперед, что старило его лицо. Говорил он всегда тихо, медленно и протяжно.

Так как в описываемый период поэтическим экстазом были заражены не только некоторые офицеры, но и гусары, то мало кто придавал значение тому, что Гумилёв поэт; да кроме того, больше увлекались стихами военного содержания. Командир полка, полковник А.Н. Коленкин, человек глубоко образованный и просвещенный, всегда говорил нам, что поэзия Гумилёва — незаурядная, и каждый раз на товарищеских обедах и пирушках просил Гумилёва декламировать свои стихи, всегда был от них в восторге, и Гумилёв всегда исполнял эти просьбы с удовольствием, но, признаюсь, многие подсмеивались над его манерой чтения стихов. Я помню, он читал чаще стихи об Абиссинии, и это особенно нравилось Коленкину. Среди же молодых корнетов были разговоры о том, что в Абиссинии он женился на чернокожей туземке и был с нею счастлив, но насколько это верно — не знаю».

А женился Гумилёв не на абиссинке, а на поэтессе Анне Ахматовой. Она говорила о предвоенном времени: «В сущности никто не знает, в какую эпоху он живет. Так и мы не знали в начале 10-х годов, что мы жили накануне первой европейской войны и Октябрьской революции». Однажды, отправляясь к нему из центра через Троицкий мост, она сочинила стихотворение, которое очень понравилось Гумилёву:

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так, что сделался каждый день

Поминальным днем, —

Начали песни слагать

О великой щедрости Божьей

Да о нашем бывшем богатстве.

Главное, навсегда утраченное богатство — покой, ощущение почвы под ногами. Потери шли за потерями… После революции по сфабрикованному делу был расстрелян и сам Гумилёв: даже награды защитника Родины не помогли. Кстати, надо уточнить наградной лист поэта и улана. На первый взгляд всё ясно — сам сказал:

Знал он муки голода и жажды,

Сон тревожный, бесконечный путь,

Но Святой Георгий тронул дважды

Пулею не тронутую грудь.

Когда и как — тронул дважды? Если уточняешь номера приказов, номера наградных крестов, поражаешься разнобою. За разведку в ночь с 20 на 21 ноября Гумилёв получил свой первый Георгиевский крест. В приказе № 181 по Уланскому полку от 13 января 1915 года было объявлено: «Приказом по Гвардейскому Кавалерийскому корпусу от 24 декабря 1914 г. за № 30 за отличия в делах против германцев награждаются: <…> Георгиевскими крестами 4 степени: эскадрона Е.В. унтер-офицер Николай Гумилев п. 18 № 134060…» В приказе Гумилёв значится унтер-офицером, хотя на самом деле это звание ему было присвоено позже особым приказом. Итак, в сводной таблице, под номером 59 записан унтер-офицер охотник эскадрона Его Величества Николай Гумилёв, награжденный за дело 20 ноября 1914 года крестом 4-й степени № 134060.

В неделю отдыха с 20 по 26 декабря Гумилёв успел совершить короткую поездку в Петроград. К этому его приезду относится снимок с Городецким — Гумилёв, уже заработавший Георгиевский крест, но еще не получивший его, снят в форме, но, понятно, без креста. Зачитывание приказа о награждении и вручение наград в полку состоялось накануне Рождества 24 декабря. Именно в этот день Гумилёв выехал вместе с Ахматовой из Петрограда в Вильно. Из Вильно Ахматова уехала на несколько дней к матери в Киев, а Гумилёв — к себе в полк.

О втором Георгиевском кресте тоже сказано во внятном документе: «Приказом по 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии от 5 декабря 1915 года за № 1486 за отличия в делах против германцев Н.С. Гумилёв был награжден Георгиевским крестом 3 ст. за № 108868. Объявлено об этом приказом по Уланскому полку № 527 от 25 декабря 1915 года». В приказе № 528 по Уланскому полку от 26 декабря 1915 года объявлено: «Ниже поименованные нижние чины согласно ст. 96 статута производятся как награжденные Георгиевскими крестами: <…> 3-й степени эскадрона Ея Величества улан из вольноопределяющихся Николай Гумилёв в унтер-офицеры…»