статьи как таковой не планировалось? Что расследование носит личный характер?

— Ну да, это действительно так, — я переложила телефон к другому уху и продолжила прогулку. — Та часть так и остается личной, но я тут читала брошюру об этой компании, и у нее, оказывается, очень интересная история. Они пережили Великое землетрясение Канто36 и сумели выдержать послевоенный упадок экономики. И старший сын, Таро, взял на себя управление компанией после смерти отца, но тоже умер молодым, оставив дело младшему сыну.

— Нынешнему мистеру Накамура?

— Да, и хоть сейчас ему шестьдесят, тогда он был самым молодым исполнительным директором в истории компании и показал себя также и самым инновационным. Что скажете? Стоит эта история статьи в газете?

— Я скажу, что вы просто чувствуете себя виноватой за свой американский кавалерийский пыл.

— Благодарной. Я чувствую благодарность своему пылу за то, что он помог мне подтвердить тот факт, что они и есть та семья, которую я разыскиваю. Плюс статья даст им еще одну причину нам перезвонить.

— Ну что, вы готовы использовать свое японское очарование, чтобы убедить их на настоящее интервью для статьи?

— Я так и знал, что вы сочтете меня очаровательным.

Я остановилась и от души рассмеялась, позволяя прохладной воде омыть мне ноги. Я моргнула, глядя на закатное солнце, которое показалось мне сонным, потом поняла, что это я сонная, и повернула назад, к отелю.

— Ух ты!

— Что такое?

Побережье венчалось высокими холмами, нетронутые острова точками вписывались в горизонт, и в серо-розовом тумане закатного неба гора Фуджи непостижимым образом висела между небом и землей.

— Гора Фудзи.

— Ах да. Гора Фудзи, — согласился Йошио. — Ты будешь мудрецом, если поднимешься на нее, но глупцом, если сделаешь это дважды.

— И это как раз то, за что я люблю японцев. Вы всегда так вдумчивы, — возвращаю я ему его недавние слова.

В ответ он снова смеется.

— Вообще-то это было написано на моем чайном пакетике.

— Ну конечно, — улыбнулась я.

Я собиралась возвращаться в отель, но после того как мы закончили разговор, обнаружила, что сижу на пляже и смотрю, как солнце разбрасывает по темнеющему небу и океану розовые и красные перья. Океан был неспокоен. Равно как и я. Был ли здесь мой отец? Видел ли он такой закат? Я не находила среди его снимков фотографии горы Фудзи, но мне почему-то казалось, что он ее видел.

Я выкопала из песка щепку и начертила иероглифы, обозначающие фамилию «Накамура». Это им принадлежал тот дом. И хоть мне не удалось договориться с ними о возможности посмотреть его, я не собиралась уезжать из Японии, пока этого не сделаю.

ГЛАВА 28

Япония, 1957

Хатсу, Джин и я сидим на террасе родильного дома, наслаждаясь вечерней прохладой. Лето уже начало оборачивать свои травы и цветы в тона хаки, высушенной травы, готовясь к скорому уходу.

Как и мы.

Когда рядом нет досужих ушей, мы говорим только об этом. Но у меня уже заканчивается терпение.

Прошло уже два дня с тех пор, как мы заключили соглашение и стали хранителями потерянных душ младенцев, делая для них импровизированные статуи Дзизо, чтобы они могли обрести покой. Два дня, как мы поклялись разыскать брата Дайгана, если не сумеем оставить у себя детей или обеспечить им безопасность. Два дня с тех пор, как начали проверять замок на воротах и искать способы бежать отсюда.

Мы пробыли здесь уже два лишних дня.

Пока все наши поиски шли кругами. Я сдержанно вздыхаю. С этим ничего нельзя было поделать, потому что у меня было тяжело на сердце.

— Что такое? — спрашивает Хатсу, подтолкнув меня.

Я бросаю быстрый взгляд через плечо, чтобы убедиться, что Чийо и Айко нас не услышат, и наклоняюсь к ней.

Просто мы обыскиваем территорию по нескольку раз в день и каждый раз находим то же самое. Мы знаем, что есть тропинка между роддомом и запертыми воротами и между роддомом и усыпальницей малышей. А все остальное — бесконечный лес с бесконечным забором.

— Поэтому мы не прекращаем поисков, — говорит Хатсу, опуская голову.

— Но тут слишком много земли, а у нас слишком мало времени. Матушка уходит совсем ненадолго, поэтому нам не удается уйти далеко, и мы топчемся на одном месте.

Я сижу, выпрямив спину и пытаясь собраться с мыслями.

— Мы подобны трем слепым монахам, которых попросили описать слона. Каждый из нас видит только часть целого.

Джин и Хатсу обмениваются взглядами. Хатсу складывает руки на груди.

— Ну а что еще мы можем сделать? Мы же не можем выйти из запертых ворот?

Мои глаза распахиваются шире, а сердце начинает лихорадочно биться. А почему нет?

Мне вдруг показалось, что я забралась на спину слону и мне открылась очевидная истина.

— А вдруг у нас получится? — спрашиваю я, переводя взгляд с одной подруги на другую. Самый верный выход чаще всего находится там, где был вход, ведь так? — и я делаю глубокий вдох, чтобы унять восторг от этого откровения. — Нам не нужно искать другой выход, достаточно будет найти ключ от этого! Мы же знаем, что она хранит ключи в своей комнате, да?

У Хатсу глаза сначала округлились от удивления, затем затуманились волнением.

Но как мы это сделаем? Если ключ будет здесь, значит, и Матушка тоже. Как же мы тогда сбежим?

— А мы организуем себе возможность, — я взбудоражена этой идеей. — Когда все будут в доме, нам надо будет выманить их на поляну. Вы с Джин устроите там что-нибудь шумное.

Что, например? — спрашивает Джин, нервно глядя то на меня, то на Хатсу.

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Ну изобразите, что вам больно или вы устроили драку. Да что угодно. Какая разница? Главное, чтобы на вас все прибежали поглазеть. И тогда я побегу к дому с криками о помощи, — я почти смеюсь, представляя это. А ведь моя идея может сработать. — Когда все побегут на поляну, я останусь тут и отыщу ключ. Все просто.

— Рискованно, — Хатсу качает головой.

— Еще более рискованно оставаться тут, не пытаясь сбежать, — теперь я спокойна и уверена и всеми силами стараюсь развеять их сомнения. — Я знаю точно, что смогу его