— Cobra! — крикнул он.

(В испанском языке это не предупреждение о надвигающейся опасности, когда смертоносное жало змеи вот-вот вопьется в ваше тело, а просто указание на то, что пришло время принять у клиента деньги.)

Вопль официанта разбудил пожилую женщину. Она вздрогнула и еще какое-то время тряслась от испуга. Потом вытерла слюни с подбородка и прохрипела:

— С вас двенадцать евро.

— Можно мне получить чек? — спросила я, забрав сдачу.

— Что? — дрожащим голосом спросила она по-испански, видимо не поняв моего вопроса.

Эта старая карга начала возмущенно переспрашивать меня и заморгала слезящимися глазками. Ей послышалось, что я прошу у нее кулинарный рецепт.

— Ладно! Но тогда с вас еще три евро! — сказала она мне.

Да не нужен мне твой рецепт! Вот старая жирная дуреха! У меня сейчас живот лопнет от чоризо и вашего серого хлеба. Вот глухая тетеря! Какая же тупая!

Я не стала с ней спорить и согласилась на этот нечастный рецепт, а потом немедленно убралась из ресторана. Я вернулась в свой мрачный маленький номер. Там, слава богу, не надо воевать с едой странного вида и общаться с толстыми столетними экспонатами в черной одежде. Моему желудку больше ничего не угрожало.

Я не могла уснуть до пяти часов утра: постоянно ворочалась не в состоянии устроиться на неудобной кровати, которая скрипела при каждом моем движении. Ко всему прочему моя комната была на первом этаже, и мимо моих окон то и дело шастали пьяные, которые при этом еще и вопили. Все дело в том, что была суббота и многим, по-видимому, не сиделось дома. Шум и крики отдавались звоном в моей голове. Простыни, на которых я спала, были явно не новыми, давно не стиранными и неприятно пахли. Да, подумала я, а еще удивляюсь, что не могу уснуть. А денег столько содрали! Только непонятно за что. Никогда больше не буду останавливаться в такой же грязной, дешевой гостинице, как эта, да еще и в компании с гекконом.

Что по-настоящему вывело меня из себя, так это грязная ванная комната с отвратительным душем, несмотря на то что эта гостиница не была уж такой дешевой. А если еще учесть все те неудобства, с которыми я столкнулась, она совсем не тянула на тридцать евро. Тем не менее я отдала хозяйке эту сумму на следующее утро, но при этом попросила у нее чек.

— Нет, — сказала она, сложив руки на пышной груди.

— Как нет? Вы не можете дать мне чек? — с недоверием взглянув на нее, спросила я.

Между прочим, она даже не предложила мне заполнить анкету, когда я только приехала сюда.

— Нет! — повторила она, уставившись на меня. — Не могу! — снова сказала она еще более решительным тоном.

Ситуация явно накалялась, но не только из-за того, что я заплатила столько денег за отвратительные условия и не спала практически всю ночь. Через несколько минут ко мне снова подошла хозяйка, как раз в тот момент, когда я собирала и укладывала вещи в корзинки велосипеда.

— Этой ночью вы спали одна? — задала она вопрос.

— Конечно одна! — возмутилась я и даже закашлялась от неожиданности.

А с кем я должна была, по ее мнению, спать? С рабочим, который кладет трубы на площади Майор?

Или, быть может, она решила, что я провела ночь с ее немолодым мужем, помешанным на экономии электроэнергии? Или она думает, что я лесбиянка и что привела к себе в номер старую толстуху из ресторана? Ну уж последнее точно невозможно, поскольку после такого свидания наутро от меня осталось бы мокрое место.

— Если это действительно так, то с вас двадцать пять евро, — сказала она и вернула мне пять.

Я оставила эту гостиницу с неприятным осадком на душе, и все из-за странного и неприличного вопроса. Я просто негодовала, вспоминая отвратительную комнату, в которой ночевала, и отказ хозяйки гостиницы выдать мне чек. Но махать кулаками было уже поздно, а ругаться тем более. Да я и не стала делать этого. Мне все-таки удалось взять себя в руки, вспомнив, что есть и другой выход из этой дурацкой ситуации. А именно, можно, скажем, обратиться в Государственное управление по финансам, поскольку, как мне показалось, эта старая ведьма из «Пансион Паз» в Трухильо скорее всего не платит налоги. Надо будет объяснить в этом управлении, что для того, чтобы найти ее, нужно доехать до площади Майор, а потом повернуть налево, к дворцу Конкисты. Нужно будет не забыть уточнить, что она живет совсем рядом, направо.

Весь следующий день я ехала по сельской местности Эстремадуры. По пути мне попался пожилой фермер с ослом. Они общими усилиями возделывали поле. А затем я увидела свиней с черными копытцами. Меня по-прежнему проверяли на прочность крутые подъемы и головокружительные спуски. Но в тот день я испытала столько эмоций. Просто адреналин какой-то!

— И-и-и-ха! — кричала я, мчась на скорости вниз по склону мимо удивленной свиньи, стоящей на обочине. В этот момент я совсем забыла о том, что я обычный велосипедист, и чувствовала себя ковбоем, участвующим в родео.

Я двигалась по тем самым местам, где вырос великий испанский режиссер Педро Альмодовар. Среди его киношедевров такие картины, как «Женщины на грани нервного срыва», «Все о моей матери», «Поговори с ней». Педро Альмодовар родился в суровом засушливом крае Ла-Манча, но когда ему исполнилось восемь лет, его семья переехала в Эстремадуру, в деревню Мадригалехо, приблизительно в пятидесяти километрах от Трухильо. Мадригалехо находится в самой настоящей глуши и даже не сравнится в этом смысле с Эстремадурой.

В юности Педро отправили учиться в католическую школу-интернат, где, как он сам позднее говорил, священники пытались перевоспитать его с помощью религии, что для него было невыносимо. Единственной отдушиной для него служило кино, и только там он забывал о религии и о том, чему его учили священники. Когда сил терпеть больше не оставалось, он бежал в кинотеатр.

Мечтой Альмодовара было купить билет на самолет и как можно скорее покинуть это место. Так он и поступил, когда ему исполнилось шестнадцать лет. Переехав в Мадрид, он мечтал поступить на режиссерский факультет. Но увы! Как раз в то самое время Франко закрыл все школы киноискусства. Альмодовар работал некоторое время в испанской компании «Телефоника», заработав тем самым достаточно денег для того, чтобы купить самую лучшую видеокамеру. Быстро меняющаяся обстановка в Мадриде подходила Альмодовару больше, чем жизнь в сельской местности. В своем эссе под названием «Как стать всемирно известным кинорежиссером» он писал: «Главное — как можно скорее убраться из деревни. Снимите на пленку рассвет и поклянитесь никогда больше сюда не возвращаться… Но если вы все-таки когда-нибудь вспомните сельскую жизнь, то для вас это станет толчком к созданию фильма, показывающего самые отрицательные стороны деревенского быта, фильма, темами которого будут пищевое отравление, варикозное расширение вен, ожирение и дурной запах изо рта. Все это отличает жизнь в деревне, но никогда не показывается в фильмах о ней».