Эпидемия в сибирских тюрьмах оказалась хуже всего, что ему довелось повидать в Перу, а в некоторых аспектах даже хуже всего, с чем он сталкивался в Гаити. Поэтому, вернувшись в Москву из поездки по колониям, Фармер с Гольдфарбом устроили пресс-конференцию, чтобы сообщить миру страшные вести. Однако в тот же день в Вашингтоне независимый прокурор обнародовал свой отчет по скандалу с Моникой Левински. Так что репортеров к ним пришло совсем мало.

Фармер и Гольдфарб полетели в Нью-Йорк на “аварийное совещание” с Соросом. На Фармера встречи с Джорджем зачастую действовали освежающе. Однажды он примерно подсчитал, во сколько обойдется контроль над ТБ по всей планете: по его оценкам, вышло около пяти миллиардов долларов. Когда он называл эту цифру чиновникам от здравоохранения, те отвечали, что такой суммы не собрать никогда. Сорос же, взглянув на расчеты, лишь уточнил: “И все? Вам этого хватит?” В Нью-Йорке Фармер и Гольдфарб попросили Сороса сию минуту выделить еще денег на лечение туберкулеза в России. Он возразил, что такой шаг только замедлит реакцию международного сообщества, и вместо него предпринял ряд других шагов, в том числе организовал в Белом доме заседание под председательством Хиллари Клинтон, с которой был дружен. Фармер с Гольдфарбом набросали план выступления для Сороса, попутно раскритиковав аналогичный план, подготовленный для Первой леди.

В итоге дело обернулась совсем не так, как хотел Фармер. Он-то надеялся на крупные гранты от разных фондов и богатых государств. А вместо этого Хиллари Клинтон заставила Всемирный банк рассмотреть вопрос о предоставлении России займа. Банк создал нечто под названием “московская миссия”, то есть собрал группу экономистов, эпидемиологов и экспертов по здравоохранению, чтобы те проработали условия выдачи займа.

Фармер, как и следовало ожидать, все глубже втягивался в эту историю, таща за собой и ПВИЗ в полном составе. Вся организация трудилась над отчетом, который заказал Сорос, и семь месяцев спустя сдала книгу, состоявшую из 177 страниц текста, 115 страниц приложений и 976 сносок. Основные главы описывали проблему МЛУ-ТБ в России, Азербайджане, Перу и Южной Африке, а заключительная объясняла, как создать грамотную программу лечения. Пресса не обошла вниманием эту работу, и ВОЗ поощрила издание, написав введение для книги. Кроме того, Фармер согласился взять на себя обязанности главного (но бесплатного) консультанта “московской миссии” Всемирного банка по туберкулезу в российских тюрьмах. На том, чтобы ему не платили, он настоял сам, поскольку осуждал некоторые аспекты политики банка. Его расходы покрывал Сорос.

В Москву мы прилетели под вечер. Самолет еще не доехал до рукава, а почти все пассажиры уже подскочили с кресел под тщетные увещевания стюардессы по громкой связи: “Пожалуйста, оставайтесь на своих местах”.

Фармер обвел взглядом салон: “К русским у меня слабость. Они встают, когда им вздумается. Ну конечно, последние четыреста лет с ними обращались как с мебелью. Неудивительно, что им хочется вставать назло”.

Судя по всему, Фармер верил не только в важность намерений и силу воли, но и в откровения свыше, в “знаки”. Сегодня, как мне показалось, не все знамения были к добру. В главном московском аэропорту, уютном, как промышленный склад, мы заполнили миграционные карты не на тех бланках, и впервые за все время путешествий с Фармером, я увидел, как на постороннего человека не подействовало его дружелюбие. На таможенном контроле он улыбнулся мрачной служащей в униформе:

– Извините. К следующему разу выучу русский.

– В следующий раз заполняйте английские бланки! – рявкнула она.

Но нас все же пропустила. Фармер прокомментировал сочувственно, без тени насмешки:

– Ничего страшного. В конце концов, она же служащая поверженной сверхдержавы.

Когда мы вышли на улицу, был ранний вечер, но заходящее солнце уже растеклось узкой оранжевой полосой по ледяному горизонту.

Утром за окнами нашей гостиницы клубился пар – у лиц пешеходов, над канализационными решетками. Прямо напротив, через широкую улицу, находился Кремль: идеально отреставрированные зубчатые стены тянулись, насколько хватало глаз. За ними я разглядел луковичные купола собора Василия Блаженного. Фармер считал, что это одно из самых красивых строений в мире, запятнанное, однако, кровавой победой Ивана Грозного над татарами, в честь которой его возвели. Вымарывание истории всегда служит интересам власть имущих, любил он повторять. Как бы то ни было, я понимал, что в собор мне с ним не попасть. В Москве нас ожидал туристический маршрут по-фармеровски, поездка, какую можно совершить в любом крупном городе планеты. Нам – Фармеру, мне и прилетевшему из Нью-Йорка Алексу Гольдфарбу – предстояло посетить тюрьму.

“Матросская тишина”, самая большая московская тюрьма, – это СИЗО, следственный изолятор. Здание огромное, но представить себе его точные размеры я затруднялся, путаясь в бесконечных поворотах, низких дверных проемах, через которые надо проходить, пригнув голову, подъемах по старым железным лестницам, длинных коридорах, напоминающих туннели подземки. Стены коридоров были кое-как обиты желтым материалом вроде фанеры.

– Летом, – шепнул мне Фармер, – вентиляция тут работает не ахти. – И добавил: – За последние годы я изрядно понаторел в сравнительной пенологии.

Мы миновали разные “климатические зоны” – тепло, холодно, снова тепло – и области разнообразных запахов, от пищевых до вовсе непонятных, о происхождении которых и задумываться не хотелось.

– Не потеряйтесь, – сказал нам представитель тюремной администрации. – Тут не лучшее место для заблудших.

Нам встретилась вереница заключенных, одинаково одетых в тренировочные штаны и потрепанные пальто и шапки. В тусклом свете их лица казались серыми. У одного нос загибался таким крюком – я подобного в жизни не видел. Наконец мы добрались до тюремной больницы.

– Вспомните Кубу, – шепнул мне Фармер, – и посмотрите на это убожество.

Сопровождавшие нас врачи в уныло-зеленой форме и чиновники от здравоохранения, в такой же уныло-зеленой форме, сами жаловались на здешние условия. Они открыли нам дверь в камеру для больных СПИДом.

– Тут народу меньше, чем в обычных камерах, – пояснила женщина-врач.

– Сколько?

– В этой камере всего пятьдесят.

Фармер вошел первым, за ним переводчик. Мы оказались в неопрятном сером помещении, поменьше многих американских гостиных, заставленном рядами двухэтажных кроватей. На веревках сушилось белье. Большинство заключенных были молоды. И снова серые лица – возможно, из-за того же тусклого освещения? Фармер тотчас принялся пожимать мужчинам руки, хлопать их по плечам, и мгновение спустя они уже громко, наперебой выкладывали ему свои горести.

– Вам бы в судах защищать права подсудимых, больных СПИДом, – заметил один из них.

– Скажите ему, что в США я этим занимаюсь, – попросил Фармер переводчика. – Но поскольку я не гражданин России…

Еще один заключенный, самый старший и, судя по всему, призванный говорить от имени всех присутствующих, сообщил, что был лишь свидетелем убийства, но из-за СПИДа получил пятилетний срок. А самому убийце (их судили вместе) дали всего три года.