Гриффина поразило то, что всегда немногословный Мика вдруг так разговорился. Наверное, потому, что речь идет о том, что он любит и умеет, решил он.

Обернув один конец тонкой синей трубы вокруг ствола дальнего дерева, Мика протянул ее к тому, что поближе, потом к следующему, и так далее. Гриффин заметил, что он каждый раз менял направление — то справа налево, то слева направо — вероятно, чтобы труба при натяжении не сползала вниз.

Время от времени он жестом просил Гриффина потянуть или подержать трубу. Вскоре тот уже и сам стал догадываться, что от него требуется. А угадав, радовался, как ребенок.

Но простота эта была кажущейся. Очень скоро Гриффин понял, что то, чем они занимаются, по сути, является настоящим искусством, в котором Мика достиг небывалых высот. Он знал все: на какой высоте крепить трубы, с какой силой натягивать их, как с помощью крохотных переходников подсоединить малые трубы к основной. Гриффин мог бы руку дать на отсечение, что Мика держит в голове карту всего своего участка со всеми деревьями, поскольку, едва взглянув на любое из них, он мог с закрытыми глазами вытащить из связки именно тот участок трубы, который соответствовал ему по размерам.

— А эти что? — спросил Гриффин, когда Мика пропустил несколько кленов.

— Еще слишком маленькие, — объяснил тот. — Сок они будут давать только через пару лет, когда вон те два больших уже перестанут. Одно поколение сменяет другое — это азбука сахароварения.

Подсоединив примерно по четыре дерева к каждому отрезку трубы, Мика покончил с одним участком, затем перешел к следующему и так несколько раз. Вездеход был уже почти пуст, когда зазвонил телефон.

Неужели Ральфу удалось так быстро отыскать Эйдена Грина? Гриффин поспешно сунул руку в карман, но это звонил телефон Мики.

— Да, — сказал он. — Ничего… нет… двадцать минут. — Отключив телефон, он занялся последним отрезком трубы. — Поппи ждет нас внизу на ланч.

Гриффин почувствовал прилив знакомого уже возбуждения. Оно не отпускало его не только когда они возвращались к дому, но и на протяжении всего ланча. Он мог просто любоваться Поппи, и сердце его пело от счастья. Ее глаза светились мягким светом, щеки разрумянились. То и дело улыбаясь, она уговорила Гриффина доесть ее сэндвич с тунцом, с которым она не смогла управиться, и несколько раз повторила Мике, что Эйден Грин — их основная надежда. Поппи еще смеялась, когда позвонили из школы и сказали, что Стар тошнит.

— Уже еду, — крикнула она в трубку и потянулась за курткой. И вдруг застыла.

* * *

Было кое-что еще, что она должна была сказать. Мика, нахмурив брови и уставившись в пол, стоял возле телефона. Поппи подкатилась к нему.

— Мы не успели поговорить об этой истории с ребенком, — тихо сказала она. — Ты как — нормально?

Мика поднял на нее хмурый взгляд:

— А ты как думаешь? Она должна была мне рассказать!

В душе Поппи была согласна. Но из солидарности встала на сторону Хизер:

— Но ведь этот ребенок тоже часть ее прошлого. Того самого прошлого, в котором был другой мужчина.

— Я знаю, что в ее жизни были другие мужчины. Я же не идиот — понял, что она не девственница. Но она никого не любила, когда приехала сюда. Можешь мне поверить — ничего такого не было. Я бы догадался. Так почему не рассказать мне, что у нее есть ребенок?

— Он был частью ее прошлого, на котором она поставила крест, и начала жизнь сначала. Для чего ей было рассказывать тебе?

— Она меня любила, — бросил Мика. — Во всяком случае, говорила, что любит. А от тех, кого любишь, обычно нет тайн. А ребенок… это ведь для любой женщины важно, верно? Как же она умудрилась ни словом не обмолвиться мне об этом?!

— Значит не могла.

— Что значит — не могла? Не понимаю.

Зато Поппи прекрасно это понимала.

— Ты же сам только что сказал, что рождение ребенка — это, может быть, главное событие в жизни любой женщины. А отказ от ребенка? Наверное, тоже. Причем такое, о котором без боли невозможно вспоминать. Попробуй представить, что она при этом чувствовала!

Мику передернуло.

— Меня уже тошнит от всего этого! — прорычал он. — Что я, по-твоему, бесчувственный, что ли?! У меня на руках две девочки, а я не знаю, что им сказать! Все эти проклятые секреты начинают понемногу выползать на свет божий, и оказывается, что все эти годы я был слеп, словно крот!

То же самое Поппи могла бы сказать и о себе. Она даже представить не могла, что когда-нибудь ей будет стыдно за Хизер. И в то же время она чувствовала себя обязанной ее защищать.

— Знаешь, мне кажется, она боялась причинить тебе боль.

Скорее всего, это уже приходило Мике в голову. Всегда немногословный, он теперь едва сдерживался.

— Она могла сказать, что беременность была очень тяжелой и что ей не выносить второго ребенка. Могла сказать, что, отдав одного в чужие руки, просто представить себе не может, чтобы родить другого. Конечно, я бы спорил, но все равно это было бы лучше, чем просто молчать. А ты… ты ведь была ее подругой. Неужели же она тебе тоже ничего не сказала — как женщина женщине? И это тебя нисколько не удивляет?

— Еще как! — скривилась Поппи. — Но ведь мы не знаем всего, верно?

— Не знаем, потому что она не рассказывала.

Поппи замолчала. Это был замкнутый круг, и она не знала, как из него вырваться. А тут еще Гриффин. Правда, он благоразумно предпочел не вмешиваться, чему она была очень рада, но Поппи не сомневалась, что он жадно ловит на лету каждое слово.

Доводов, чтобы переубедить Мику, у нее не осталось, и она решила зайти с другой стороны.

— Думаю, она сейчас нуждается в помощи. Может, нужно с ней поговорить… сломать лед… как-то дать ей понять, что все в порядке.

Мика судорожно скомкал салфетку.

— Я бы не сказал, что все в порядке, — проворчал он, но уже заметно тише.

Его слова больно ранили Поппи. Она схватила его за руку:

— Не можешь простить ее?

Руки его рвали салфетку.

Мика был хорошим человеком — честным, надежным, преданным. Поппи очень хотелось верить в то, что он найдет в себе силы простить Хизер. Потому что если этого не случится, то что тогда делать? И тут она вспомнила о Стар.

— Может, поговорим об этом потом? — робко спросила она.

Мика швырнул клочья салфетки в корзину. Нахмурившись, он долго молчал. Потом чуть заметно кивнул.

Поппи слегка пожала ему руку, повернулась и, не сказав ни слова, покатилась к двери.

Гриффин молча проводил ее до машины. Он ничего не пытался сказать — не спорил, не спрашивал, с чего это она так хорошо понимает Хизер, не заговаривал об аварии, в которую попала Поппи, хотя она чувствовала, что он догадывается, что между всеми этими событиями существует какая-то связь. За мгновение до того, как она захлопнула дверцу, он вспрыгнул на подножку и поцеловал ее в затылок.