Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Домовушка набил для меня трубку по всем правилам, потом протянул ее мне, даже и спичку зажег. После первой же моей попытки раскурить трубку он отобрал ее у меня и раскурил сам. И покурил немножко, со смаком вдыхая дым, показал, и как пускать колечки. А потом протянул трубку мне. Трепетной лапой я взял трубку, сунул ее в рот, вдохнул дым… – и закашлялся, и упустил трубку из внезапно ослабевших лап, и трубка разлетелась на две половинки: мундштук отдельно, а чубук с головкой – отдельно.
Я чуть не расплакался от огорчения.
– Экий ты… Ерема-кулема, – с досадой сказал Домовушка. – Ну дак ничего… Поправим.
Он соединил две части изолентой. Трубка много потеряла во внешнем виде, зато ею можно было пользоваться. Мы воспользовались – все по очереди, кроме, естественно, Паука, для которого эта трубка была великовата, и Рыба, который считал, что курение несовместимо с его статусом преподавателя (хоть и бывшего). Разумеется, Петух тоже не участвовал в нашем развлечении, потому что, откукарекав положенное число раз, наклевался вдоволь праздничных яств, уселся на спинку кресла и уснул.
Наступил уже рассвет.
И пришла Лада.
У любви, как у пташки, крылья…
Кармен
Не знаю, кто как, а я всегда могу отличить влюбленную женщину от невлюбленной. Влюбленная иначе ходит, иначе смотрит, иначе разговаривает. Внутри у нее будто загорается фонарик, и его теплый свет изливается на вас из ее глаз, согревает ее голос, придает легкость и уверенность ее походке.
А если эта влюбленная женщина к тому же еще и ведьма (пардон, чародейка) и красавица, то внутри у нее не жалкий фонарик, а прожектор, вроде тех, какие ставят на маяках.
Лада всегда ступала легко, не оставляя следов.
Голосок у нее всегда был нежный и певучий. (Особенно в те моменты, когда она читала заклинания.). И глаза ее синие всегда лучились, всегда сияли, всегда излучали внутреннее тепло.
Но в это утро…
Она очень устала – танцевала, наверное, всю ночь напролет. И шла усталая, даже немножко пошатывалась на ходу, но ножки ее при этом вовсе не касались земли, а отталкивались от воздуха сантиметрах эдак в пяти от пола.
А когда она сказала:
– Доброе утро и с Новым годом, милые вы мои! – У меня по спине пробежали приятные мурашки и растаяли в глубине живота.
А когда она после этого засмеялась, то словно целая дюжина серебряных колокольчиков рассыпала звонкую трель.
Глаза у нее сияли так, что я даже зажмурился.
Она у порога, прямо на пол, сбросила курточку, быстренько расцеловала нас всех, даже Жаба, и только Пауку послала воздушный поцелуй, чмокнув ладошку своими пухлыми алыми губками и потом на нее дунув – и этот поцелуй явственно видимой розовой пушинкой проплыл по воздуху и скрылся внутри ажурного паучьего домика. А потом она подпорхнула к телефону и набрала номер. И пока она все это проделывала, ее синее платье, милое синее платьице, фасон которого мы выбирали с Вороном, становилось постепенно белым, удлинялось, расширившись книзу, и вот она уже разговаривает телефону в наряде невесты – даже и с фатой на растрепанной головке. И с веночком из живых цветов.
И живые цветы вырастали вдруг в самых неожиданных местах нашей квартиры – из паркета, кафеля в ванной, и на подоконниках образовались целые клумбы, я уж и не говорю обо всех тех комнатных растениях, которые служили предметом любовной заботы Паука – кактусы вмиг повыпускали длинные стрелки, отягощенные огромными мохнатыми разноцветными звездами, зелень плюща скрылась под меленькими беленькими звездочками с медовым ароматом, герани стали походить на разноцветные капустные кочаны, и даже водоросли в аквариуме покрылись невзрачными крошечными цветочками.
А мягкость Ладиного голоса при разговоре по телефону превзошла самое мое наинежнейшее мурлыканье – сытый, в теплой постельке, прижимаясь к боку Лады, и то я не мурлыкал так проникновенно и мелодично.
Мы с некоторым опасением взирали на все эти приметы влюбленности нашей очаровательной княжны. Опасение каждого из нас имело свои основания, но, наверное, все эти основания базировались на одном и том же – потеряет голову.
Потеряет голову, наделает глупостей.
Потеряет голову и вместе с ней свои магические способности.
Потеряет голову, выйдет замуж за обыкновенного здешнего парня, и прости-прощай наша надежда стать когда-нибудь людьми…
А Лада, наворковавшись по телефону, – кстати, замечу, слов никто из нас не слышал, ни словечка не разобрали, как ни старались; по-видимому, это тоже было следствием ее влюбленного состояния, она не хотела, чтобы ее подслушивали, – так вот, вдоволь наворковавшись по телефону, Лада порхнула в свою комнату, набрав высоту где-то так около полуметра. Она немножко снизилась, так как стукнулась лбом о дверную притолоку, но и после этого на пол она не опустилась.
Мы молча переглянулись, когда Лада улеглась спать, а из комнаты поплыли по воздуху чашки, плошки, тарелки и прочие предметы, причем грязная посуда опускалась в мойку, крутилась и вертелась под полившейся из крана струей воды, даже и тряпочка сама собой терла загрязненные места, потом посуда ополаскивалась и выстраивалась в ровный ряд в сушке. А то, что мы не доели, перекладывалось в судочки, мисочки и баночки, накрывалось крышечками и блюдечками и выстраивалось в буфете. Домовушка расстроенно крутил головой и бурчал себе под нос, что вот «опять счас трансмоторная будка рванет» и что «столько волшбы тратить за раз, да еще на мытье посуды, ну совсем не годится»; Жаб и Рыб в изумлении разевали рты, Пес, по-моему, ревновал – он следил за процессом мытья посуды с невыразимой печалью в карих глазах, уложив большую голову на лапы, и только время от времени поводил ушами. Я был несколько сбит с толку. Ну и восхищен, конечно: такого блистательного, такого уверенного обращения с потоками магионов, свитых в сложные переплетения, я не только никогда не видел – я просто не представлял себе, что такое возможно.
А Ворон грустно нахохлился на своем насесте, и желтые глаза его туманились от приятных воспоминаний. А может быть, и не очень приятных – не знаю.
Сердце – это лаборатория всех женских горестей.
Лейб-медик князя Иринея
С этого дня даже то жалкое подобие дисциплины, которого прежде придерживалась Лада, перестало для нее существовать.
То есть с работы она возвращалась вовремя – если вообще возвращалась. Чаще она не приходила домой ночевать, не позвонив и не предупредив, и мы все, особенно Домовушка, сходили с ума от беспокойства – не случилось ли чего: не попала ли она под машину, не напали ли на нее враги, не стукнули ли ее по голове с целью ограбления, не потеряла ли она девственность. Последнее особенно волновало Жаба.