На наш взгляд, Князева не арестовали только потому, что Кромиади, возможно, хотел выявить всех, кто собирался перейти к партизанам. Этим, видимо, объясняется то, почему комендант центрального штаба поддерживал с Князевым дружеские отношения. Не исключено и то, что руководитель РННА — через задушевные беседы — пытался подготовить Князева, как агента германских спецслужб, для засылки к «народным мстителям», а побег в лес давал возможность для внедрения в ряды «бандитов».

Князев перешел на советскую сторону между 12 и 15 августа 1942 г., в тот момент, когда несколько подразделений «народников» уже примкнули к партизанам. Все перебежчики, в основном, уходи в соединение Заслонова, с которым поддерживали связь подпольщики Шмуглевского, поэтому, вероятно, в бригаду «Дяди Кости» пришла и группа Князева.

О дальнейшей судьбе Князева ничего неизвестно. Его фамилии нет в списке партизанских командиров и военачальников, чьи отряды действовали на оккупированной территории Витебской области[535]. Нет его фамилии и в списке советских военнослужащих, лишенных звания Героя Советского Союза.

Можно выдвинуть следующую версию. Князев, как человек, дискредитировавший фактом своей коллаборации высшую советскую награду, был, вероятно, арестован чекистами, лишен всех званий и расстрелян. Даже если допустить, что ему удалось каким-то фантастическим образом избежать смертной казни, он в любом случае понес крайне суровое наказание.

Большинство бывших руководителей РННА в 1943 г. оказались связаны с новым проектом немецкой разведки (правда, на этот раз не армейской, а эсэсовской) — с попыткой формирования так называемой Гвардейской бригады РОА. Это соединение предполагалось задействовать в диверсионно-разведывательной работе, в том числе в тылу Красной армии.

Как уже говорилось, в августе 1942 г. большинство эмигрантов, в том числе и участники осинторфского эксперимента, согласно директиве ОКВ № 46 «Руководящие указания по усилению борьбы с бандитизмом на Востоке», были отозваны с Восточного фронта.

Как правило, эмигранты продолжали коллаборировать с немцами. Граф С. С. фон дер Пален, к примеру, вернулся в Париж, где поступил на службу в пронацистское Управление делами русских эмигрантов во Франции[536]. До этого он со своим другом Г. П. Ламсдорфом некоторое время работал в Берлине переводчиком в каком-то учреждении, очевидно, связанном с разведкой[537]. Ламсдорф вспоминал: «Нас с Паленом вернули в Берлин. Мы там переводили какие-то бумаги, бегали по инстанциям и высматривали, кого бы обработать, чтобы вернуться в Россию»[538].

Парад гвардейского батальона РОА в Пскове. Со знаменем — Г. Ламсдорф

Действительно, возможность возвращения на Родину через какое-то время появилась. К. Г. Кромиади пишет: «Весной 1943 г. совершенно неожиданно возникла возможность формирования частей Русской освободительной армии во фронтовой полосе. Штаб службы безопасности СД вдруг вызвал С. Иванова… и предложил ему собрать всю осинторфскую группу и поехать на фронт принять русскую Бригаду полковника Гиля (он же — Родионов) … Предложение показалось нам странным: этого же самого Иванова и всех членов его группы год тому назад не только с треском выпроводили из Осинторфа, но и категорически запретили показываться впредь в оккупированной зоне. Однако разрешение этого вопроса СД взяло на себя»[539].

Здесь следует отметить, что ведомство Гиммлера к указанному моменту все активнее расширяло свои властные полномочия, успешно подавляя своих конкурентов. Это относится и к опеке над коллаборационистами. В конечном итоге все иностранные добровольцы оказались в ведении СС.

Итак, в конце апреля 1943 г. руководители реферата «Цепеллин» VI управления РСХА поручили группе своих «проверенных» русских коллег принять командование бригадой, формально провозгласив последнюю частью «Русской освободительной армии» (в реальности тогда не существовавшей). Будущее формирование предлагалось развернуть на основе Первой русской национальной бригады СС «Дружина» В. В. Гиль-Родионова, поведение которого уже давно вызывало у кураторов из СД большие вопросы.

Вальтер Шелленберг в своих мемуарах отмечает, что он «неоднократно просил Гиммлера отстранить Родионова от ведения борьбы с партизанами». Шеф эсэсовской разведки начал сомневаться в лояльности командира «Дружины» после нескольких личных бесед с Родионовым: «У меня начало складываться впечатление, что если первоначально он и был противником сталинской системы, то теперь его позиция претерпела изменения»[540].

Бывший подчиненный Гиля, А. Л. Самутин, вспоминал: «Гилю было наплевать на все. Он завел себе молодую „бабу“ и все больше и больше пил. Вокруг него создавался все более и теснее узкий круг прихлебателей и собутыльников. Я не был вхож в этот круг, но Точилов какое-то время принадлежал к нему и приносил мне все более и более пугавшие меня рассказы о полной безыдейности, царящей в этом кругу, о бесперспективности всего дела, о воцарившемся настроении, которое точнее всего описывается, как „пир во время чумы“»[541]. То же самое отмечает и А. Доллерт (Штеенберг): «Поведение лиц, окружавших Гиля, однако, оставляло желать лучшего. Они проводили время за выпивкой, картами — появились и женщины. Гиль все меньше заботился о своих обязанностях командира. Недовольство им у офицеров части все увеличивалось»[542].