— Мы думали, что вы здесь живете.

— Вообще-то это дом родителей. Они уехали на неделю в Скоттсдейл, к сестре, и я пообещал пожить здесь после Рождества и присмотреть за дедом. Он живет с ними. Ему девяносто лет, и хотя он думает, что может сам о себе позаботиться, ему нужно помогать. Я был другом Лолы. Чем я могу быть полезен? Я сделаю все.

— Где вы живете?

— В городе.

— Рядом с колледжем? Или с домом Лолы?

— В нескольких кварталах.

Локхарт рассказал, что ему тридцать восемь, что он холост и является доцентом исторических наук в Королевском колледже. Он знал Лолу пять или шесть лет, и у них никогда не было романтических отношений. Локхарт признался, что встречался с несколькими студентками, хотя это и противоречило установленным администрацией правилам. Но он не был знаком с Шарлоттой Войт и понятия не имел, что она пропала.

— Сколько времени вы проводили с Дакотой в колледже и за его пределами?

— Пока она не втянула меня в проект «Блэкуэллс» — очень мало.

— Что вас в нем заинтересовало?

— Вообще-то две вещи. — Локхарт сел в кожаное кресло и положил ногу на ногу. — Поскольку мой предмет — американский быт и культура, я неплохо знаком с историей этого места. Там побывало множество известных личностей, и с точки зрения социального феномена этот остров — прекрасная возможность для преподающего ученого показать, как поступали с изгоями в прошлом.

Рассказывая, он несколько раз прокашлялся и время от времени мерил нас взглядом, будто хотел почувствовать себя в своей тарелке. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.

— Однако этот крошечный клочок суши всегда привлекал меня и по личной причине. Видите ли, мой дед работал на острове.

Майк весь обратился в слух. Не только из-за расследования, но еще из-за своей собственной тяги к историческим самородкам.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, вам известно, что в прошлом на острове находилось много различных учреждений — больницы, сумасшедшие дома, следственные изоляторы. И Нью-Йоркская городская тюрьма.

— Мы были там вчера. Но ведь этого здания больше нет. Просто груда камней.

— Вы правы. Раньше она стояла к северу от Оспенной больницы, но еще до начала Второй мировой войны ее снесли. Это было самое мрачное место на острове, что само по себе говорит немало. Если вы не изучали его так, как я, то вряд ли знаете, что незадолго до закрытия там разразился ужасный скандал.

— Какой скандал?

— В эпоху Тамани-Холла тюрьма была скопищем взяточников. В действительности ею заправляли члены банды, состоявшей из заключенных. Вам непременно надо посмотреть фотографии, иначе вы не поверите в то, как они жили.

— Вы хотите сказать, что это было так ужасно?

— Только не для верхушки. Главари вели роскошную жизнь. У них были домашние животные, частные сады, еда и выпивка, которую им доставляли контрабандой. Некоторые даже занимались торговлей наркотиками.

— Ну, последнее мало изменилось, — вставил Чэпмен.

— Наконец, когда на должность мэра избрали Фиорелло Ла Гуардия и Тамани-Холл рухнул, он назначил нового комиссара исправительного департамента, Остина Маккормика. Мой дед тогда был молодым юристом. Наняли из вашей прокуратуры, мисс Купер.

Локхарт подался вперед и протянул мне одну из старых фотографий, стоявших на столе.

— Ему не было и тридцати. Маккормик нанял его для чистки тюрьмы. Он и его близкие соратники спланировали крупный рейд — очень удачный, надо сказать. Именно благодаря этому тюрьму и закрыли. Крупное было дельце. У деда еще хранятся газетные вырезки тех времен.

Локхарт встал и отрегулировал обогреватель.

— Лола Дакота встречалась с вашим дедом?

— Встречалась с ним? Да я думал, она с ним сбежит. — Он рассмеялся. — Как только она узнала, что он лично был на острове, ее было не отвадить от нашего дома. Правда, ее появление оказалось божьим даром для моих родственников — наконец-то нашелся человек, проявлявший подлинный интерес к старику и слушавший его истории днями напролет.

— О чем они говорили?

— Обо всем, что он помнил. Она слушала его рассказы о рейде, смотрела альбомы с фотографиями, читала дневники. Наверное, у нее даже осталось несколько томов. Полагаю, кто-то заберет их и вернет нам. Но кажется, это не так важно в свете того, что случилось с Лолой.

Надо будет не забыть поискать дневники в описи Лолиных книг и бумаг.

— А вы присутствовали на этих беседах?

— Два или три раза, в самом начале. Но я вырос на этих историях и слушал их всю свою жизнь. Вряд ли он рассказывал ей что-то, чего я не знаю. Она приезжала на поезде, обедала с дедом и освобождала маме пару часиков. Не думаю, что во время этих бесед имели место великие откровения, мисс Купер.

— У вас есть какие-нибудь предположения, почему убили Лолу?

— А Иван — это слишком очевидно? Я видел его несколько раз, но знаю, что она очень его боялась. Многие студенты обвиняли ее в том, что не попали в «список декана»[70]и получили заниженные средние баллы. Правда, среди них едва ли найдутся маньяки-убийцы.

— Вы когда-нибудь называли ее золотоискателем? Или кладоискателем?

Локхарт покраснел.

— Вот расплата за то, что меня не было в городе, когда все это началось. Вы явно не сидели сложа руки. — Он посмотрел на свои мокасины, потом снова на Чэпмена. — Не в буквальном смысле. Она не гналась за деньгами Ивана — если они у него действительно есть. Просто она набрасывалась на людей и выуживала у них все, что могла. А когда они больше ничего не могли ей дать, выбрасывала, как ненужную вещь. Не очень-то приятное зрелище.

— Что вам известно о Клоде Лэвери?

Локхарт ответил не сразу:

— Больше, чем бы хотелось. Не могу сказать, что я противился его деятельности в колледже. Не могу сказать, что он продавал наркотики студентам, но он познакомил их с культурой, в которой принято этим злоупотреблять. Ходят слухи о том, что он растрачивает фонды, и это меня бесит. Мы так старались превратить Королевский колледж в элитное учебное заведение, а Лэвери делал все возможное, чтобы лучшие университеты считали, будто мы занимаемся только наркотой.

— Что вы знаете о пропавших деньгах?

— Ничего. Я сам работаю по контракту, вот и стараюсь не запачкаться и не совать нос в чужие дела.

— Лэвери и Лола?

— Я в это не лез. Они были друзьями. Ничего интимного, разумеется. Они над чем-то работали вместе, и я просто воздвиг между нами китайскую стену.

— Не возражаете, если мы поговорим с вашим дедом, раз уж мы здесь? — спросила я.