Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вы всмотритесь.
— Какого дьявола!
— Читайте только первое слово в каждом предложении. Только первое слово.
Он снова погрузился в чтение, на этот раз про себя. Перечитал дважды. Холодно, теплее, еще теплее. О! Наконец-то понял. Ну слава тебе господи! Возьми с полки пирожок. Потом он долго пялился в открытую страницу. Тишина стояла невыносимая. Я устала стоять и переминалась с ноги на ногу. Красивые старинные часы с легким жужжанием ожили и робко пробили время.
— Как вы считаете, я правильно поступила, что показала вам?
— Мффф.
— Я только не могу решить, что с ними делать.
— Мффф. Еще кто-нить упомянут? А?
— Да, многие. Врач. Председатель Консервативной партии. Глава Торговой палаты. Потом…
— Достачно. Я понял. Мм.
— Но это не на каждой странице. Тут надо знать, где смотреть.
— Ах вот так!
Я прикусила губу:
— Значит, вы думаете, ничего страшного?
— Ничего страшного — что?
— Видите ли, ко мне приезжал ученый из Кембриджа. Некий Беннет. Он посмотрел книжки и тоже ничего не заметил. А если даже такой умнейший человек, как вы, не сразу поняли, значит бояться нечего и их можно спокойно публиковать.
— Публиковать? Публиковать?!
— Ну да, этот ученый — из Кембриджа. Он интересуется траволечением, целебными свойствами растений, народной медициной — всяким таким. А в книжках как раз про это. Вот он и хочет их опубликовать.
Лорд Стоукс будто очнулся от спячки. Взглянул на меня новыми глазами. И для разнообразия заговорил отчетливо и даже с выражением:
— Ты что, действительно такая тупая? Или только притворяешься?
Все слезы, которые у меня имелись в запасе, в тот день я уже выплакала. И все же мне удалось состроить жалкую мину, губы задрожали, слезинки выступили в уголках глаз. Честно признаться, я сама себе поразилась.
— Но вы ведь даже ничего не заметили, а тот мужчина, из Кембриджа, он… он сказал мне, что если их опубликовать, то денег хватит, чтобы заплатить аренду и… и… и… — Рыдания не дали мне закончить фразу.
От злости и растерянности его лицо побагровело. Седые ресницы и усы на этом фоне словно вспыхнули, а лоб пошел морщинами, как русло пересохшей речки.
— Дом? Мой дом? Да провались он пропадом, мой дом! Даже не думай публиковать эти несчастные записки, маленькая несмышленая бабенка!
— Но мистер Винаблз обещает выставить меня из дома! — заскулила я.
— Джеффри! — заорал его светлость. — Джеффри! — По прошествии целой вечности явился тот лакей, которого я видела на парадном входе. — Тащи сюда Винаблза, да поживее!
Я чуть не прыснула со смеху, услышав, что полудохлого Джеффри просят что-то сделать «поживее». Однако сдержалась и прикрыла рот платком. Лорд Стоукс посмотрел на меня с нескрываемой ненавистью. Когда явился Винаблз, лорд Стоукс у него спросил:
— Ты знаешь эту девушку?
— Да, она занимает один из ваших домиков у…
— Пусть себе живет. Бесплатно. Пока я не дам другого распоряжения.
— Но мы уже…
— Не важно. Мой дом — мое решение. Это все. Пшел.
Винаблз развернулся и вышел, даже не взглянув в мою сторону.
Стоукс помахал записной книжкой в воздухе:
— Она в одном экземпляре?
— Порыщу в доме на всякий случай.
— Да уж, пожалуйста. И сообщи мне, если чего найдешь. Хорошая девочка. Теперь проваливай. И если увидишь того придурка из Кембриджа, сующего свой нос куда ни попадя, ты знаешь, что ему сказать, ведь так?
— Да, ваша светлость.
— Тогда ступай.
Я выскользнула из библиотеки так же, как попала в нее. Только я вышла, за спиной раздался новый вопль. Артур курил на улице. При виде меня он затоптал сигарету, подошел и взял меня под руку.
— Осока, что ты задумала?
— Ничего.
— Совсем уж ничего? Тут щепки во все стороны летят. Я видел Винаблза: он шел из библиотеки злой как черт. — По гравийной дорожке, окаймленной рододендронами, Артур довел меня до выхода. Я думала, он будет ругаться, а он спросил: — Можно я к тебе как-нибудь загляну?
Я ответила, что буду рада. Мне было немного не по себе из-за того, что я сделала, да и вообще нужны были друзья. В итоге мы никак определенно не договорились. Он просто сказал, что как-нибудь вечерком зайдет.
У меня хороший слух, так Мамочка всегда говорила.
— У тебя хороший слух, оттого и голос хороший. Ты настоящая певчая.
Она употребляла старое слово «певчая», хотя себя обзывала просто певичкой. Она знала уйму песен, но утверждала, что поет и вполовину не так хорошо, как я.
— Если ты певчий, то никогда не будешь нуждаться, по-настоящему нуждаться, — вещала Мамочка. — Пением можно прокормиться. Пением можно поставить мужчину на колени. Пением можно заставить людей выполнять твои желания. Если, конечно, будешь осторожна.
— А ты покажешь, как это делается? — просила я.
— Ни за какие коврижки! Как и со всеми такими штуками: чуть что пошло не так — пиши пропало. К тому же я тебе сто раз говорила: я не певчая. Я научу тебя песням, а ты сама уж разбирайся, как их использовать.
Ох, Мамочка, думала я, как же я скучаю по твоим песням и по чуть-чуть дрожащему голосу! Потом я вспомнила заячью припевку, которую выдала в день Обращения. Странно, ведь Мамочка меня ей не учила. А вдруг учила или я просто своим хорошим слухом где-то ее выцепила и, сама того не сознавая, запомнила? Ведь иногда бывает, что слышишь даже чужие мысли. А что уж говорить про песни или, пуще того, разговоры — некоторые слышно аж за многие мили.
Случалось, когда мне нужно было что-нибудь услышать, я «отращивала» уши. Тогда я думала, что слышу все: что говорят на рынке, на главной улице и между ними. Я слышала, как сплетни стекают с языков и губ и попадают прямо в уши. Ведь сплетни, помимо слов, дают вибрацию — такую же, как волны, улавливаемые моим приемником, — едва заметные помехи в эфире, колебания воздуха. А я их ощущала даже сквозь каменные стены. Я слышала их на расстоянии. Я слышала, как сплетни разносит ветром.
Еще я слышала, как рядом с изгородью пискнула малиновка, а значит — жди гостей. И точно. Винаблз явился рано утром.
Я как раз вышла на улицу развесить мокрое белье. Мой дивный сад в весеннем солнце было просто не узнать. Я села на ступеньку и начала чистить картошку — очищенные клубни бросала в кастрюлю с водой. Я слышала, как взвизгнула калитка — она меня предупреждала, — но глаз не подняла. Только когда он заслонил собою солнце, я посмотрела вверх.