— Я очень сожалею. Но взаимности от меня лучше не ждать. Пройдет.

Лиза, как ни странно, спорить не стала. Загрустила.

— Ну, не держи зла, — и подалась на выход.

Вот угораздило-то! Я вздохнула облегченно, занялась бумажками.

Очередной звонок не заставил себя ждать. Телефон затрезвонил вечером того же дня.

— Вика! — Голос явно пьяненький. — А если у тебя есть кто, где он, а?

Я сдержалась. Дело и правда попахивало шизофренией.

— В командировке.

— В командировке! Ха! Они там, в командировке, знаешь как баб других любят!

— Может, и любят. А здесь нас любят.

Ее это почему-то задело.

— Ага! Любят вас! Держите карман шире! Пожрать они у вас любят. И чтоб рубашка утром чистая. И баба своя под рукой в любую минуту тепленькая в постели. Когда приспичит. Не так, что ли?

— Не так, Лиза. Может, у кого и так, а у меня — не так, — и трубку повесила. Совсем душой не покривила, но Лизу отчего-то это задело. Она позвонила через пару минут и без предисловий:

— Дура ты, Вика! Я тебя люблю. Ты понимаешь — люблю! А ты за штаны какие-то цепляешься!

— Лиза, возьмите себя в руки. Вы выпили немного. Вам отдохнуть надо. Ложитесь спать.

— Только с тобой!

Ну до чего баба мерзкая! Пришлось отключить телефон. А на душе тоскливо стало. Я, конечно, правду сказала про Сережу — не из тех он, про кого Лиза шизанутая распиналась. Но непросто с ним в последнее время жить было. Тосковал он без дела. Накручивал себя. Раньше — сам себе велосипед. Дела, встречи, друзья, гульки иногда (что душой кривить?). Активный, веселый, бодрый. Когда дома — заяц рождественский. Ласковый, покладистый, заботливый. Я раньше все время мечтала, чтоб он дома побольше был. Не получалось.

Потом проблемы всякие у него начались. Бился как лев. Потерял все, уехал раны зализывать, а я в церковь ходить стала. Об одном Господа просила: пусть вернется, пусть рядом будет. Любой — богатый, бедный. Пусть только будет. Слава богу, вернулся через полгода. Даже при деньгах.

Максим, друг его, сказал: «Высовываться резона нет, да и деньги невеликие привез. Словом, тихо будь пока». Долю ему в холдинге своем продал. Жить стали в общем безбедно. А вот высовываться Безуглов и впрямь перестал.

Сначала радовалась — все время дома, редко куда отъедет. Потом понятно стало, что и ему, и мне невмоготу это. Видеться ни с кем не хочет. «Противно, — сказал, — оправдываться все время приходится: где был, что делал, как сейчас? Да никак!»

Капризничать стал: то не так сказала, то не так посмотрела. Сахара в кофе много. И вообще чаю хотел. И так далее.

Потом, когда Макса убили в собственном подъезде, Сережа очень переживал — они росли вместе. Пришлось ему встать во главе холдинга вместо Макса. И дел вроде много, да не Сережины это дела. Ему другое движение нужно.

Поэтому я обрадовалась, когда Машка, подружка его школьная, посоветовала ему в Москве счастья поискать. Хоть не очень-то Машку я люблю. Это он считает — сестра. А она-то другого от него хочет — это же явно! И был момент, когда в пору невзгод она могла ему помочь, но не сделала этого. Однако в нынешней ситуации ее предложение показалось интересным. Я поддержала его. Боялась, что иначе потеряю Сережу.

Уехал, в общем. И снова душа моя не на месте. Может, лучше бы здесь капризничал? Все-таки рядом!

Сотик неожиданно зазвонил. Сережа!

— Привет! Ты где?

— Дома. Где мне быть в такое время?

— А чего телефон не берешь?

— Господи, да отключила его. Шиза достала! Перезванивай. Включу сейчас.

Перезвонил и первым делом:

— Что за шиза?

Его девизом всегда было: я — не ревнивый. Позволю себе добавить: но шаг влево-вправо — расстрел.

— Да придурошная одна привязалась. Справочник издает, я рекламу туда дала, чтоб отстала, так она еще больше прицепилась. Домой теперь названивает.

— Среди ночи, что ли?

— Говорю же — шиза!

Он помолчал, потом изрек:

— Гляди там у меня! Сейчас однополая любовь в моде.

— Дурак! Она противная.

— А если б миленькой была?

— Отстань, я тебя одного люблю. Скучаю жутко. Приезжай скорее! У нас лето в этом году солнечное.

— Я тоже, Зайка, скучаю. Да дела вроде пошли. Ты мне здесь срочно нужна. Приезжай.

— Ну да, с детьми и с собакой…

— Не, табор с няньками оставляй пока, а сама ко мне. Кстати, как там Василий? Звонит?

Васька в это время на стажировке в Америке был.

— Звонит. Всем доволен. Скоро уже вернется.

— Ну и хорошо. А на тебя у меня большие виды имеются. Жениться будем, хватит во грехе жить.

— Смутили девушку, Сергей Викторович, все так неожиданно, так феерично…

— А то, может, отказываете мне, Виктория Андревна? Может, мы вам парой неподходящей кажемся? Иль кто другой на сердце лег? Если так, я ему мигом голову откушу. Зачем тебе безголовый?

— Дурачок, знаешь ведь, что тобой одним живу.

— А коли так, хочу венчаться с тобой в маленькой церковке со старинными образами. Здесь выберем такую, под Москвой. Чтоб после венчания мы из церкви вышли, а перед нами даль синяя, река спокойная, роща на холме пологом… Ты, как положено, кроткая и нежная. Я, естественно, мужественный и красивый…

— Фантазер!

— А потом к пирамидам или под пальмы полетим! Ох, Зайка, как я за тобой скучаю! Я жду тебя!

На том и порешили.

Лиза нарисовалась в офисе через пару дней. Пристойная и тихая. Села в приемной, попросила секретаршу доложить. Та опасливо заглянула ко мне:

— Там к вам эта, Лизавета Алексеевна, из справочника которая. Счета-фактуры, говорит, принесла на нашу рекламу.

Я поморщилась, ладно, страху нет.

— Пусть заходит.

Лиза зашла, а я чуть из собственного кресла не выпала: в голубом цветастом платье, туфельки на ногах, на шее — бусики. Ангел шестидесятых! Даже на голове что-то пристойное соорудила. Глазки при этом в пол, мне папочку протягивает и голоском елейным:

— Вот, Виктория Андреевна, документы бухгалтерские на рекламу вашу. Справочник через неделю выйдет, я вам три экземпляра завезу. Вам положено как рекламодателю.

Папочку я взяла, но дара речи лишилась. А она кротко так на меня взглянула и снова глазки в пол:

— Вы извините меня, Виктория, за давешнее. Черт какой-то попутал. Стыдно!

Жалко, платков носовых я с собой не ношу, а то дала бы ей — в руках сиротливо комкать. Очень уместно было бы. Да и себе скупую слезу утерла бы — так вдруг жалко ее стало.