– Чудотворцев.

Я понял, что это старший сын Платона Демьяновича, певец из не очень известных. Понял я также, почему мне показалось, что он прихрамывает. Просто мне в голову не могло прийти, что в квартире Платона Демьяновича я встречу пьяного, да еще по фамилии Чудотворцев! А этот Чудотворцев был именно пьян, что называется, нетвердо на ногах держался, и его пошатывание я принял за хромоту. Поздоровавшись со мной, он тяжело подступил к Платону Демьяновичу и что-то зашептал ему на ухо. Платон Демьянович резко покачал головой. Чудотворцев-второй снова наклонился и снова зашептал на этот раз погромче, так что до меня донеслись отдельные слова:

– Ну взаймы же, папочка… Я же отдам… Сразу после Нового года… Получу и отдам!

Платон Демьянович снова покачал головой. И тогда Чудотворцев-второй, театрально всплеснув руками, обратился ко мне:

– Молодой человек! Выручите! Одолжите мне… Ну хоть рублей двадцать! Я отдам… Я, право, отдам.

– Прекрати, Поль, это, наконец, несносно, – сказал Платон Демьянович, а я вытащил из кармана всю мою стипендию, полученную только сегодня (220 р.), и протянул ее Чудотворцеву. Тот никак этого не ожидал и явно заколебался, брать или не брать, но все-таки взял:

– Чувствительно благодарен! Я отдам… Я непременно отдам!

С этими словами он вышел из комнаты, а я подумал, что на отца он, в общем, не очень похож, разве только рост и манера горбиться… В полутемной комнате я не различил, какого цвета у него глаза. Впрочем, говорили, что он похож не столько на отца, сколько на деда Демьяна Чудотворцева, он же Демон. От него и голос унаследовал. Когда я увидел Поля впервые, его шевелюра уже изрядно поседела. Поль был давно не стрижен, но все-таки стригся, иначе в те времена его забрали бы в милицию. А лет за пятнадцать до этого, перед войной он отпускал длинные волосы и в случае чего показывал милиционеру удостоверение, где значилось, что он, Павел Платонович Чудотворцев, – артист Большого театра, и, наверное, тогда же его пепельные волосы рассыпались по плечам, и в душе Анны Ахматовой могла шевельнуться строка: «Демон сам с улыбкой Тамары», и не таким ли видела Наталья Темлякова своего Демона, от которого она родила сына, когда самого Демона уже не было в живых?

А Чудотворцев Платон Демьянович родился в Платонов день, 18 ноября 1876 года в Москве, куда Наталья Чудотворцева перебралась из Петербурга за несколько недель до родов. Переезд ее устроил Зотик, ее старообрядческий ангел-хранитель, объявившийся сразу же после известия о смерти Демьяна, но и Мефодий Орлякин не оставлял молодую вдову своим попечением, и, хотя Наталья не могла отказаться от его пенсии, все-таки она предпочла бы держаться от него подальше, чем и вызван был спешный переезд в Москву, куда Орлякин за ней немедленно последовал. Зотик нанял ей удобную квартиру на Арбате неподалеку от будущей квартиры Платона Демьяновича. Наталью наблюдала опытная повивальная бабка, подысканная все тем же Зотиком. Показывали ее и мирскому врачу на что недавняя курсистка-нигилистка согласилась неохотно. Здоровье ее не вызывало опасений, а тяга к древлему благочестию сказалась в ней сразу же после смерти Демьяна и день ото дня усиливалась. Кажется, она охотно вернулась бы в скит под крыло к матушке Агриппине, если бы не предстоящие роды. Приехала к ней в Москву и ее крестная Нина Герасимовна, хотя Наталья по-прежнему сторонилась ее. Роды оказались более тяжелыми, чем ожидалось, и Нина Герасимовна хотела уже послать за доктором, но повивальная бабка с Божьей помощью сама справилась. Здоровье новорожденного опасений не вызывало, но мать настаивала, чтобы крестили его на восьмой день, как заповедано. Само собой разумеется, младенца следовало крестить не в старообрядческой, а в православной церкви, как того требовало Спасово Согласие, так что формальная принадлежность Чудотворцева к Русской Православной Церкви никогда не подлежала никакому сомнению, хотя одно время распространился слух, будто Чудотворцев не то крещен, не то переходил в единоверие. Никаких оснований для этого слуха так и не обнаружилось, и если Платон Демьянович только загадочно улыбался в ответ, когда заходил разговор на эту тему, его улыбку вряд ли можно было считать подтверждением. Дело в том, что на протяжении долгих лет, а вернее, последних десятилетий своей жизни после первой ссылки Платон Демьянович в церкви не бывал. Говорили, что он дал какую-то подписку в НКВД, непонятно только, что это была за подписка; гораздо достовернее были сведения, что Платон Демьянович в чем-то резко разошелся с православной иерархией и эти расхождения привели или приводили его на скамью подсудимых; проще всего было считать, что Платон Демьянович в своем отношении к Церкви остался верен Спасову Согласию, допускавшему лишь крещение и венчание в господствующей церкви, но и этому противоречили поздние труды Чудотворцева, написанные в духе строгого православия. Хочу думать, что он приобщился Святых Таин перед смертью, и настаиваю на том, что крещение его было совершенно правильно, хотя и оно не обошлось без некоторых странных обстоятельств.

Судя по всему, Наталья предпочла бы, чтобы крестным отцом ее сына был кто угодно, только не Мефодий Орлякин. В глубине души Наталья продолжала обвинять его в смерти Демьяна Чудотворцева, для чего были известные основания. И из Петербурга в Москву-то Наталья уехала, чтобы родить подальше от Орлякина. Как сказал впоследствии поэт по другому поводу: «Ее отъезд был как побег…» Не то чтобы побег в точном смысле слова, но она очень надеялась, что какие-нибудь неотложные начинания помешают Орлякину увязаться за ней. Не тут-то было: не кто иной, как m-r Methode встречал ее в Москве на вокзале. У Натальи просто не хватило сил отвязаться от него. Роды могли произойти со дня на день, и сам переезд для нее был весьма опасен. Мефодий пожурил Наталью за неосторожность и с того момента наблюдал чуть ли не за каждым ее шагом. У Натальи не хватило духу отослать его прочь: в конце концов, у нее не было других средств к существованию, кроме орлякинской пенсии. И все-таки она спрашивала Зотика, не согласится ли тот быть крестным отцом новорожденного, но Зотик, по обыкновению, вежливо отказался, дав понять, что предпочитает не заходить лишний раз без особой нужды в никонианский храм: «Да и зачем я вам там, Наталья Васильевна, когда Мефодий Трифоныч тут как тут. Они же как-никак по древлему благочестию». Все было вроде бы правильно. Ревнитель Спасова Согласия не возражал, чтобы обряд крещения совершил никонианский поп, однако сам от участия в обряде уклонялся. Очевидно, и орлякинской пенсией не советовал он пренебрегать молодой вдове, если не вслух, то весьма настоятельными обиняками, так что ей пришлось согласиться и на такого кума, как m-r Methode, и на имя Платон, хотя сама она, кажется, намеревалась назвать своего сына Демьяном в память об отце, сиречь о Демоне, что, впрочем, также соответствовало бы сокровенным желаниям Арлекина.

Итак, вопрос о крестном отце можно было считать решенным. Наталья примирилась с тем, что и крестная мать налицо. Одним поездом с ней из Петербурга приехала Нина Герасимовна Арсеньева. Она объявилась в Северной столице, как только до нее дошла весть о Натальином вдовстве. В Петербург она приехала под предлогом свидания со своими внуками, среди которых был и князь Кеша. Но общение с внуками оставалось лишь предлогом для пребывания в Петербурге. Нина Герасимовна тревожилась о своей крестнице и мучительно пыталась обрести прежнюю с ней близость, чему Наталья сдержанно, но твердо противилась. Нечего и говорить о том, что Наталья вовсе не просила Нину Герасимовну сопровождать ее в Москву, довольствуясь попечением Зотика. Нина Герасимовна все-таки была рядом со своей крестницей в последние недели перед родами, и Наталья допускала это, хотя и продолжала сторониться своей крестной. Нина Герасимовна была уверена, что, во всяком случае, она будет крестить новорожденного, и Наталья на это как будто бы согласилась, но тут неожиданное несогласие высказал Зотик. Пожилой начетчик выразил сомнение в том, подобает ли крестной матери крестить сына своей крестницы. Сам Зотик полагал, что не подобает, но не мог в точности назвать светоотеческого правила, не допускающего подобной степени духовного родства при выборе крестной матери. Однако, чтобы не согрешить ненароком, он обещал подыскать другую крестную мать, и она появилась чуть ли не накануне дня, на который был назначен обряд. Биографу Чудотворцева доставляет изрядные затруднения личность его крестной матери. В точности известно одно: ее звали София Троянова, и она доводилась Наталье то ли троюродной сестрой, то ли племянницей, так что Нина Герасимовна вынуждена была уступить неукоснительным законам казачьего рода. Не вызывает сомнений одно обстоятельство: дело тут не обошлось без матушки Агриппины, полновластной властительницы заволжского скита, откуда бежала Наталья. Это матушка Агриппина приискала крестную мать сыну своей своенравной питомицы, на которую продолжала возлагать какие-то надежды. Не чаяла ли она и в младенце Платоне узреть будущий светоч древлего благочестия? Не удается установить, была ли София Троянова белицей в скиту или одной из благочестивых богочтительниц, духовно окормляемых там. Неизвестно, была ли София Троянова замужем, девица ли она или вдова. Возраст ее также неизвестен, хотя, судя по всему, выглядела она молодою. А самое главное, неизвестно ее отчество, что для скитской девицы, ожидающей пострига, было бы естественно. Но сохранилось смутное предание, что звали ее все-таки Софья Смарагдовна. Неужели ее звали так же, как зовут мою крестную? Женщина по имени София неоднократно появляется в жизни Платона Демьяновича, и, конечно, удобнее считать, да и вероятнее всего, что у разных женщин просто совпадало имя, хотя такое совпадение тоже о чем-то говорит. Так или иначе, то было первое явление Софии в жизни Платона Демьяновича Чудотворцева.