То, что ожидает нас впереди, не совсем ясно. В Ростове выдают билеты лишь до Петровска. Станции Тихорецкая и Прохладная в руках большевиков – это объясняется тем, что эшелоны с Кавказского фронта боятся двигаться на Ростов, где их обезоруживают, и потому застревают по дороге на крупных узловых станциях, где можно свернуть, минуя Ростов.

После минской и московской дороговизны я был поражен: огромный белый (!) хлеб фунтов в 10 стоит здесь 3–4 рубля. Благословенный край. Пассажиры с севера, как волки, накинулись на дешевую еду. […]

Конец войны 1914–18 гг.

Нет смысла печатать полностью конец этого дневника, потому что описания моего пребывания в Батуме полны малоинтересных личных переживаний. Следовательно, оставлены лишь короткие выписки.

Батум. 10 февраля 1918 г.

Здесь все надеются на грузин, татар, украинцев, ингушей, текинцев и вообще всяких горцев… Что же [касается] наших коренных русских, то уже укоренилось общее мнение, что добра от них ждать нечего. Но главная надежда у всех – Кавказ и Украина. Спасения ждут с Юга!

12 февраля 1918 г.

Застрелился несчастный ген. Каледин, поняв, что часть казачества заражена коммунизмом. В Батуме голод, яйцо стоит 50–60 копеек, хлеба нет, мясо исчезло, правда есть еще кукуруза и изредка можно найти картошки.

5 марта.

Вдали слышна сильная пулеметная, ружейная и артиллерийская стрельба. Это стычки между грузинскими войсками и красными матросами. Местные туземцы, аджарцы, которых уважаю и даже люблю, дали грузинам ультиматум о переходе всей власти в их руки. Приехал ген. Ляхов, который поссорился с грузинами и на которого метят аджарцы, которым нужен видный вождь.

15 марта.

Грузины объявили общую мобилизацию (18–40 лет). Против кого? Русских? Аджарцев? Решил увильнуть и достал бумажку, из которой явствует, что «штабс-ротмистр Столыпин состоит на амбулаторном лечении при 329-м госпитале». Не особо убедительно, но лучше, чем ничего.

17 марта.

С гор, т. е. из Горной Аджарии, сошла первая партия горцев и ввязалась в перестрелку с грузинской разведкой. С обеих сторон были легкие потери. Из Тифлиса прибыли грузинский бронепоезд и взвод конно-горной артиллерии. Солдаты хорошо одеты, и кони недурны. У офицеров малиновые фуражки – явное подражание нижегородцам. Проследовал батальон грузинской пехоты, который вступил в бой с аджарцами у речки Аджарис-Цхали.

25 марта.

Уже три дня, как идет слабая перестрелка между грузинами и аджарцами, которых поддерживают турецкие четники – или, может быть, даже авангард главных турецких сил?

27 марта.

Оказалось верно, с юга подошел небольшой авангард – человек двести турецкой пехотной дивизии. Отряд ночью перешел через нашу границу вдоль речки Чороха. Это рукой подать от Батума, и у нас есть там участок земли, тогда как наша дача в Махинджаури – четыре версты на север от Батума, на берегу моря.

Тревога овладела главным образом греками, армянами и грузинами, тогда как русское население держится сравнительно спокойно. Знакомые аджарцы уверяют отца и меня, что нам опасаться нечего и что они нас защитят. Турецких аскеров я особенно и не боюсь, а вот насчет турецких четников и курдов?

Наша дача ближе к Зеленому Мысу, чем к Батуми, и мы все время слышим орудийную и ружейную стрельбу и с юга и с севера, около Чаквы и Орто-Батума и самого Батума. Стрельба не Бог весть какая, но к полудню перестрелка усилилась и приняла характер настоящего боя. В грузинских штабах и управлениях настроение подавленное. Не то чтобы поджали хвосты, но вроде…

Махинджаури. 28 марта 1918 г.

Бои усиливаются, народ бежит из Батума со своим скарбом, выехал Государственный банк. По слухам, одна турецкая пехотная дивизия уже целиком переправилась через реку Чорох. Начались грабежи, и наша Леночка (Елена Николаевна Милютина) ночью отстреливалась, а вот ген. Лопатина убили на его даче.

Ночью меня разбудил папа, т. к. кругом шла стрельба. Из предосторожности поставили свечку под стол, так как у нас ставень, увы, нет. Вышел, вернулся, лег, но потом опять пошла кругом стрельба. Мама волнуется, что у меня нет здесь ничего штатского, но, по-моему, это роли не играет.

Днем снова сильная стрельба, и в Батуме почти все стекла выбиты.

Грузины арестовали каких-то аджарцев, и наши дачники добились от коменданта крепости Батума их освобождения. Это дипломатически правильно. Надо держаться аджарцев, авось не зарежут.

Турки подвезли артиллерию и отвечают на огонь фортов Батумской крепости. Часов в пять прибыл поезд с грузинскими подкреплениями, но мне думается, что Батуму пришел конец.

Ночью наш гарнизон, т. е. папа и я, сделали вылазки и засели в саду, чтобы в случае чего отстреливаться от грабителей. Грустно, что «рассыпаться в цепь» приходится вдвоем. Где мой эскадрон Его Величества?

30 марта 1918 г.

Стрельба прекратилась, ведутся какие-то переговоры, но вскоре выяснилось, что они ни к чему не привели. Ночью все освещалось турецкими ракетами, чем, вероятно, пользовалась крепостная артиллерия. В 6 утра все стекла в нашем доме задрожали от орудийной стрельбы. Верден не Верден, но внушительно. Слышится и непрерывная ружейная стрельба.

В 2 часа дня стрельба слышна уже у нас в тылу. Зашел к нам ген. Воскресенский с женой. Его дача, недалеко от нашей, уже под огнем, и т. к. она деревянная, то они решили зайти к нам в наш бетонный дом.

Тут как на грех пришла с Зеленого Мыса тетя Маша Офросимова – сестра отца, и пришлось ее провожать обратно. Мать вышла на шоссе с ней проститься и была обстреляна. Мне нравится, что она не боится выстрелов, даже не нагибается. Прибежал довольно простоватый на вид грузинский офицер и удивился, что мы еще не бежали. «Наши, – говорит, – немножко отходят». На вопрос ген. Воскресенского, почему все бегут, он, не задумываясь, ответил: «Я иду к фельдшеру, а другие отходят по убеждению».

Всё больше отходящих грузин. Стрельба всё ближе. Пришлось форму снять. Штаны отца так широки, что при моей худобе могу пролезть в каждую штанину, как в туннель. Несмотря на трагичность положения, не мог не рассмеяться! Наконец надел бриджи без лампасов, высокие сапоги без шпор, какую-то фуфайку и лихо заломил набекрень фетровую шляпу – ни дать ни взять укротитель львов.

Приехал Пассек на автомобиле и на ходу крикнул: «Кончено!»… Десяток поездов несутся один за другим, на подножках грозди людей. На платформах сотни грузинских солдат, и среди них флегматично стоят коровы и лошади.

На море лодки, яхты, буксиры, баржи и пароходы, вдали транспорты покрупнее. По дороге велосипеды, автомобили, телеги, всадники и пешеходы. Настоящее переселение народов. А как фон картины – пыль, гром орудий и сильная ружейная стрельба. На нашем полустанке отстреливается бронепоезд. Пулеметы трещат вовсю. Зашли Наташа и Юрий Волконские, они, как и мы, не боятся. Сидим на солнышке, и мимо нас бегут сотни совершенно обалдевших от страха людей. Некоторые кричат нам, чтобы мы бежали: «Всех режут!».