— А если он сейчас стоит рядом с тобой, а ты не хочешь взглянуть на него повнимательнее и вместо этого отбиваешься изо всех сил?

Однако Марат не привык тянуть резину! Вон как сразу пошел в наступление. Он ее половинка? Смешно. Если бы это было так, Наташа бы сразу почувствовала… Впрочем, для того чтобы по-новому ощущать мир, надо сначала душу вычистить. А она до последнего времени вся была в трауре, ведь ее бросили. Слово-то какое уничижительное! Потому и вокруг ничего не видела.

— Просто я хотела бы иметь время подумать.

Опять вранье. Ничего такого она не хотела. Подумать, как же! Она привыкла чувствовать себя несчастной и малодушно надеялась, что ее оставят в покое. Оказывается, даже чтобы всего лишь открыть глаза и оглядеться, ей нужно некое усилие…

— О чем? Ты даже не знаешь, как хорошо будет нам вместе. Станешь додумывать и ошибешься…

Наташа хотела сказать, что не может со всеми мужчинами, которые ей встречаются, проводить испытания на совместимость, но он пододвинулся к ней совсем близко, коснулся щекой ее щеки, дохнул в шею.

— Наташа!

И она, сама от себя не ожидая, обвила его шею руками. Марат, подхватывая Наташу одной рукой, другой открыл дверь в комнату и, как только они очутились возле кровати, осторожно опустил на нее.

— Наташа! — Он встал перед ней на колени и заглянул в глаза. — Если ты скажешь «нет», ничего не будет. Я не хочу, чтобы между нами это произошло лишь по воле случая, благодаря Фокину! — Марат сказал это с ожесточением. Ему не хотелось думать о том, что могло связывать Наташу с Фокиным.

Она закрыла глаза и почувствовала, как ее тело сотрясает дрожь. Какая и в самом деле холодная комната. Еще немного, и здесь можно будет совсем заледенеть.

— Я замерзла, — тихо сказала она, — согрей меня.

Марат осторожно прилег рядом, накрывая ее своей курткой.

— Нет, не так! Погоди, давай встанем. Здесь теплый плед, шерстяной, и если мы разденемся, а потом им укроемся, то сразу согреемся.

Сказала и рассмеялась. Как будто заговаривает их отношения.

— Значит, ты согласна? — продолжал допытываться он.

— Кажется, я говорила, что ты очень умный, — проворчала она.

— Наташа!

В спешке Марат никак не мог расстегнуть пуговицу на своей рубашке, и Наташа вызвалась помочь, но у нее тоже дрожали руки. Наконец проклятая пуговица оторвалась, и он, не глядя, отбросил от себя рубашку.

«Вот, оказывается, как бывает…» — подумала Наташа. Глупо, конечно, сравнивать его с мужем или с Димкой, но сравнивалось. Невольно.

Марат не спешил. Она чувствовала, что он и сам сдерживается из последних сил, но ведет ее куда-то вверх, на такую немыслимую высоту, что там, на самой вершине, ей не хватает воздуха, она задыхается, что-то шепчет, и кричит, и бьется… И сквозь этот золотой туман пытаются протиснуться смущение, изумление — она совсем потеряла чувство разума, и даже вонзила ногти ему в спину, и попросила прощения, и заплакала от облегчения.

Он испугался:

— Что, что случилось? Я сделал тебе больно?!

— Ты сделал меня счастливой, — прошептала она.

И это было правдой.

Потом они лежали, отбросив плед в сторону, потому что под ним было невозможно жарко.

Странно, но первой заснула Наташа. В ее интимной жизни поменялось все, даже прежние привычки. Раньше муж засыпал, а она еще некоторое время лежала без сна, размышляла, что супружеские отношения — просто глупость какая-то. То есть мужчина получает удовольствие, а женщина нет. Она думала, что женщины на самом деле удовольствия не получают, а все как одна притворяются, потому что так принято. Легенда интима — обязательный оргазм. И вот оказалось, что на самом деле он есть.

Этот высший миг был так ослепителен, что некоторое время она лежала, не в силах прийти в себя и осмыслить случившееся… Нет, «осмыслить» — слишком глупое слово. Правильнее было бы сказать: «поверить в чудо».

Проснулась Наташа от взгляда Марата. Оказывается, он потихоньку поднялся, подтащил к изголовью столик с едой и свечами и теперь лежал на боку, в их мерцающем свете разглядывая Наташу.

— Я долго спала? — сказала она, конфузясь. В самом деле, еще подумает, что у нее хронический недосып. Заснуть, можно сказать, на самом интересном месте!

— Минут десять, — улыбнулся он.

— А ты почему не спишь?

— Я хочу выпить твоего вина.

— Думаешь, я не разрешила бы?

— Мне одному не хочется.

Он укрыл ее пледом, потом взял со столика налитые бокалы.

— По-моему, нам есть за что выпить.

— Я думала только о себе, — с легким вздохом сказала Наташа. — Жуткая эгоистка.

— Лучшая эгоистка в мире.

— Тебе… было хорошо? — спросила она с запинкой.

— Мне было очень хорошо. Ты удивительная женщина, чуткая, добрая…

— Ты имеешь в виду в сексе? Такого я еще не слышала.

— Многие люди почему-то считают, что в сексе понятия «доброта» нет. Надо рычать, кусать, требовать чего-то невозможного, но ведь человек не секс-машина… В какой-то момент я дрогнул, как будто некий винтик выпал из системы, от чего ее перекорежило…

— Шестериков, ты какой институт заканчивал?

— Политехнический, а что?

— Это чувствуется.

— Смейся, Ната, смейся, но ты… ты возродила меня. Помнишь, вначале я… забуксовал, мне надо было твоей ответной ласки, и когда ты просто сказала: «Не волнуйся, все будет хорошо», — я словно сбросил с себя что-то тяжелое, душное, что мешало мне раскрепоститься. Алка, моя покойная жена, говорила, что как мужчина я никакой…

Наташа даже приподнялась на локте, чтобы взглянуть в его лицо — не шутит ли? Но нет, Марат не шутил, а с надеждой вглядывался в ее глаза.

— Ты прекрасный мужчина, — сказала она. — У меня, может, и не очень большой опыт, но для меня ты самый лучший!

— Спасибо, родная, спасибо. — Марат поцеловал ее так, словно к иконе прикладывался.

Среди женщин бытует стойкое мнение, будто все мужчины — существа самоуверенные и по жизни идут как бульдозеры, все круша и ломая и никаких нюансов не замечая. Ей бы радоваться, что Марат — как раз человек, в себе сомневающийся. Пользоваться этим. Покойная жена постаралась, поселила в его душе сомнение в мужской состоятельности, так что Наташе оставалось только собирать плоды, но теперь ей было небезразлично, как он к себе относится. Наверное, в ней и в самом деле проснулся воспитатель.

— Марат, — строго сказала она, понимая, что подобная серьезность в постели может показаться смешной, но это его сразу отрезвило. — Ты должен знать, что мы оба получили столько же, сколько отдали, потому что были честны друг с другом. Потому о благодарности не надо говорить, хорошо? Это выбивает меня из равновесия. Я вовсе не хочу чувствовать себя благодетельницей, которая ничего не получила.