— Они очень сердятся из-за Луиса.

Я балансирую на грани истерики.

— И они просто взяли и бросили работу?

— Там еще возник вопрос с чеками…

— Господи, что еще?

— Банк их не принимает к оплате.

— Господи…

Я подхожу к стене и прижимаюсь к ней лбом. Потом поднимаю голову и стукаюсь в стену. Снова. Снова. И снова…

— Они согласны вернуться, — говорит Жан Клод. — Но только если ты примешь и Луиса. И если им живые деньги заплатят.

— Деньги я найду. Но Луиса обратно взять не могу.

— В этом плане, боюсь, они непреклонны.

— Почему?

— Потому что если в следующем месяце он останется без работы, то осенью не сможет в школу пойти.

— В школу?..

— В колледж Новой Англии.

Я утрачиваю дар речи и только хлопаю глазами.

— Удивлена?

— Еще как! Почем мне было знать, что парень собирается в колледж?

— Слушай, а ты вообще с ним хоть раз говорила?

Я поджимаю губы.

— Луис очень умный парнишка, — продолжает Жан Клод. — Исключительно светлая голова. Оплату обучения и покупку книг покроет стипендия, но остальное он должен финансировать сам. Его родители живут в Мексике, они не в состоянии ему помогать.

Я понимаю, какое напрашивается сравнение. Оно далеко не в мою пользу, и я пытаюсь в упор не видеть его. Фигурально выражаясь, мысленно зажмуриваю глаза и затыкаю уши. Не помогает.

До чего же я все-таки дура. Я вообще ходячий кошмар. Еве от Луиса не могло быть никакой беды. С наступлением осени он переедет в Хенникер, осталось всего четыре недели, и я уж как-нибудь присмотрела бы за молодыми, чтобы не наделали глупостей. Да и прочие возражения против Луиса как-то сами собой испаряются…

Передо мной — мальчик, который усердно пробивается в жизни. В чужой стране, без поддержки родителей. И уже добился стипендии, чтобы посещать колледж. А с другой стороны — моя дочь. Которой все в жизни доставалось на тарелочке. И как, спрашивается, она собою распоряжается? Прокалывает язык. Обзаводится татуировкой. Допрыгивается до исключения из школы.

Ну и скажите мне, кто на кого мог дурно повлиять?..

Я опять готова расплакаться. И поневоле вспоминаю свое бесславное бегство из района, где живет Луис.

Все обвинения, что бросала мне Ева, полностью справедливы. Я судила Луиса — да и всех, кто там живет, — исходя из собственных предубеждений.

* * *

Спускаясь за Жаном Клодом по лестнице, я отчетливо понимаю: на то, чтобы вывести Гарру из конюшни так, чтобы не видел француз, у меня считаные минуты. Да и то надо еще придумать, как бы это проделать.

Мы выгребаем один, другой, третий денник… Отсек, где стоит Гарра, все ближе. К тому времени, когда мы оказываемся по соседству, я успеваю в кровь искусать себе губы.

Но тут происходит настоящее чудо. Жан Клод просит извинения и отлучается в удобства. Как только замок щелкает, я бросаюсь к деннику Гарры, распахиваю дверь и хватаюсь за недоуздок.

— Идем скорее, идем! — громким шепотом зову я его, чмокая губами и нашаривая чембур.

Он выходит за мной в коридор. Вид у него растерянный и несколько сонный. Я продолжаю дергать и чмокать, пока он не пускается неохотной рысцой.

С поля я возвращаюсь с четким пониманием: я спятила. Мой план безумен. Пока мне удается скрыть, чем я занималась нынче утром, но все тайное неизбежно станет явным, как только придет пора загонять лошадей обратно в конюшню. Или даже раньше, если Жан Клод присмотрится — и не увидит полосатого коня в табуне. Зато обнаружит на его месте одноглазого темно-гнедого, бегающего среди меринов…

Я обнаруживаю Жана Клода в дверях денника Гарры. Он сбрасывает в ведерко навоз, потом выпрямляется, опираясь на лопату.

— Я вижу, передумала?

— Угу…

Он смотрит на меня почти подозрительно…

От греха подальше я поспешно хватаю другую лопату и ныряю в соседний денник.

Мы наводим чистоту битых три часа. И это с использованием всех известных человечеству изобретений для облегчения ручного труда. Чтобы не таскать тяжелые ведра с навозом, мы катим по проходу тележку и постепенно нагружаем ее. Потом закидываем в денники мешки с опилками. Те самые, будь они тридцать три раза прокляты. Возвращаемся с ножами и вспарываем мешки, разбрасываем по денникам их содержимое. Мы ставим ведра для воды на тачки, опять же чтобы не таскать в руках. И заново наполняем их из шланга, протянутого в конюшню. И потом, уже под занавес, засыпаем в сухие тачки лошадиный корм. У Жана Клода это полнорационный, у меня — для лошадей старшего возраста. И катим их по проходу, раскладывая порции по кормушкам…

У меня отчаянно болит спина, а руки просто отваливаются. Я сейчас упаду и умру. Я вся в грязи. В волосах колтуны, они так и высохли нечесаными. Одежда в навозе, а шорты липнут к ногам — я облилась, когда опорожняла поилки.

— Ну вот, — говорит Жан Клод, отряхивая руки о джинсы. — Вроде справились, черт побери.

— Да уж, — отзываюсь я. — Черт побери.

Он смотрит на часы.

— Часа через два пора уже будет их загонять.

— Если до тех пор дождь не пойдет…

— Тсс! — Он строго качает головой и воздевает палец. — Не искушай судьбу!

Увы, предупреждение запоздало. Крыша начинает греметь. Дождь налетает внезапным мощным порывом.

Мы с Жаном Клодом в ужасе переглядываемся… Мой ужас, правда, сильнее, но об этом знаю только я. Я гадаю, выдержит ли краска?

— Решено. — Жан Клод дергает себя за усы. — Пусть гуляют пока, если только гроза не начнется.

— Решено, — сразу соглашаюсь я.

Он стоит подбоченясь и смотрит на меня.

— Вот так, — говорит он.

Я повторяю за ним:

— Вот так…

— Так ты как-то разберешься с этим сегодня?

Меня охватывает паника. Он знает! Он догадался про Гарру!.. Потом я соображаю, что он имел в виду конюхов.

— Непременно, — отвечаю я. — Сегодня. Переговорю с банковским управляющим, и завтра мы отвезем им наличные…

— Мы?

— Ну, ты же знаешь, как их найти. А я — нет.

Он прищуривается. Я оправдываюсь:

— У меня чувства направления нет. Топографический кретинизм. Да ладно тебе, Жан Клод! Можно подумать, ты не хочешь, чтобы они на работу вышли!..

Поползновение на шутку выходит неуклюжим и несмешным. Он то ли не понимает, что я пыталась шутить, то ли просто пропускает мимо ушей.

— Ну ладно, — говорит он, качая головой.