– А если все это выдумка? – Майор вдруг побагровел. Видно, одна лишь мысль об этом вывела его, вынужденного приехать в комендатуру, из себя. – А если ты все наврал?

Гутман схватил Диму за лацканы пиджачка и притянул к себе, вглядываясь в испуганное лицо арестованного и ища не столько в словах, сколько в выражении этого избитого, в синяках и кровоподтеках, лица ответа на свой вопрос.

– Ну, что вы, господин майор! Как бы я посмел? Кстати, возьмите, пожалуйста… И не обессудьте! Вы же мне не верите? Поэтому я должен как-то доказать, что говорю правду!

Дима протягивал удивленному Гутману плоскую алюминиевую бутербродницу, которую вытащил из кармана майора в те секунды, когда тот, схватив Варгасова за лацканы, кричал ему в избитое лицо: «А если ты все наврал?»

– Мой ужин… – Гутман растерянно смотрел на бутербродницу.

– Повторяю вам, господин майор: я вор высшей квалификации! И это для меня, – Дима небрежно кивнул на коробку, – сущая ерунда!

Как Варгасов был благодарен в те минуты Роману Карамину за уроки…

Прошло еще не меньше получаса. Майор и фельдфебель о чем-то шептались, не желая, видимо, ни с кем делиться добычей. Потом долго выбирали конвой – требовались люди исполнительные, молчаливые и нелюбопытные. Потом убеждали Диму ехать на автомобиле, а не по железной дороге.

Но он объяснил, что знает лишь этот путь, что на машине они заблудятся. (К чему еще один лишний сопровождающий в лице шофера? И без того – четверо против одного!)

Через час они подымались, слегка подсвечивая фонариками, на кручу, облюбованную когда-то им и Марией…

– Здесь! – остановился Варгасов около одного дерева. Под соседним до сих пор лежала рация.

Солдаты начали копать. Гутман и фельдфебель, с предусмотрительно расстегнутыми кобурами, стояли по обе стороны безоружного человека. Шли минуты… Яма углублялась, а ящичка, куда пленник положил бумажник, опасаясь носить такие деньги при себе, не было…

По тому, как все тяжелее, с присвистом, дышал майор, как чаще и чаще переступал с ноги на ногу фельдфебель, Дима понял: терпение их на исходе…

И вдруг лопата одного из солдат наткнулась на что-то. Раздался долгожданный деревянный звук. «Корневище… – пронеслось в голове Варгасова. – Какое счастье!» В ту же секунду, забыв о пленнике, майор и фельдфебель шагнули к яме, а Дима моментально оказался на краю обрыва и прыгнул вниз.

– Он разобьется… – мрачно сказал солдат, опомнившийся первым. – Я знаю это место – здесь совсем отвесно!

Будто в подтверждение его слов, что-то с шумом покатилось вниз, подминая трескучий кустарник, и, наконец, глухо шлепнулось очень далеко.

– Все, – констатировал тот же солдат. – Он еще по дороге сломал себе шею.

А Дима был от них в нескольких шагах и слышал каждое слово, вплоть до отборнейшей брани, которую обрушил на голову фельдфебеля и его людей майор.

Лишь когда шаги незадачливых кладоискателей, не решившихся подойти к самому краю обрыва и заглянуть вниз, стихли на пологой тропе в противоположной стороне, Варгасов разжал пальцы, намертво вцепившиеся в какие-то колкие ветки, и медленно, от кустика к кустику, стал спускаться.

Примерно тем же путем, каким пролетел тяжеленный камень, который он столкнул.

Диме повезло: первый же грузовик, идущий в сторону Берлина, остановился.

– Закурить не найдется? Совсем засыпаю… – пожаловался парень за рулем.

– Найдется! – некурящий Варгасов снова похвалил себя за привычку всегда носить сигареты.

Усевшись на высокое пружинистое сиденье, он вытащил из кармана «Юно».

– Не ахти какие! Уж извини…

– А ты думал, я надеюсь на «Маноли голд»? – усмехнулся парень, беря у Димы пачку. – Это не про нас теперь… Отошли времена!

«Разговорчивый! – удивился Варгасов. – Гитлер вроде отучил людей от этого…»

– Ты что, друг, спал на них? – изумился шофер, одной рукой крутивший баранку, а другой пытавшийся выудить из пачки нормальную сигарету.

– Нечто в этом роде… – смутился Дима. – Тепло, да еще воскресенье! И девчушка попалась сговорчивая да симпатичная… Даже пришлось из-за нее подраться! – Дима осторожно притронулся к своему избитому лицу. – Дай-ка я покопаюсь…

Варгасов нашел не слишком изуродованную сигарету, сунул ее в рот шоферу и щелкнул зажигалкой… Острый язычок пламени высветил измученное лицо с красными глазами и ввалившимися щеками.

«Вот тебе и глубокий тыл! Достается людям…»

Дима покачивался на мягких подушках сиденья и радовался, что так удачно устроился: военные машины не проверяли. О том, как он улизнул от майора, Варгасов уже не думал – так устал. Даже не сегодня, хотя сегодня тоже всего было достаточно. За всю последнюю неделю!

В эти дни он несколько раз тайком встречался с Фохтом и забирал у него консервные банки, начиненные взрывчаткой…

Потом прятал их под досками пола в своей раздевалке…

Потом, колдуя над карбюраторами, мозговал, как быстрее и эффективнее все сделать в считанные минуты между сменами…

Минувшей субботой Дима, включив сигнал воздушной тревоги, последним покинул свой цех, прикидывая на бегу, сработает или нет «адская машина».

Услышав взрыв, вахтер в проходной, зажав в руке пистолет, испуганно опросил Варгасова: «Уже бомбят?»

Слегка оглушив старика, Дима добрался до заброшенного домика лесника и там, на сеновале, отсиживался сутки, ожидая, пока стихнет переполох: возвращаться к одинокой вдове, у которой он жил со времени поступления на завод, было нельзя – ее адрес указан в документах. А добравшись наконец до Берлина, по дороге к Шварцу он глупейшим образом напоролся на патруль.

В общем, хватало оснований для усталости!

– Останови здесь, – попросил Варгасов шофера. И, сунув ему еще одну, относительно целую сигарету, спрыгнул у телефона-автомата, притулившегося около дома Вилли.

Услышав голос Димы, Шварц страшно обрадовался:

– Где ты? Что с тобой?

– У тебя под боком. Идти некуда.

– Давай немедленно ко мне. – Вилли не думал ни секунды.

Прежде чем выйти из стеклянной будки, Варгасов внимательно оглядел безлюдную улицу, потом скользнул взглядом по вкривь и вкось наклеенным приказам да афишам (одна удивила его – так была не ко времени: она рекламировала лекцию на тему «Жизнь после смерти») и нырнул в темный подъезд.

Чтобы старенький консьерж не беспокоился, Вилли сам спустился со своего шикарного бельэтажа встретить Пауля Кесслера. Шварц уже давно жил один, снимая небольшую, но дорогостоящую квартирку, – нацистские родичи смирились с тем, что молодому неженатому человеку для большей свободы действий нужно иметь свой уголок.

А через час Дима, немного отдохнувший и взбодренный крепчайшим чаем, уже одевал приготовленную для него болгарскую форму.