Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лев Иванович постучал по стене.
Ответа не последовало.
Раздвинув бамбуковые занавески, прошли в гостиную, просторную, на весь этаж, отделанную потемневшим от времени деревом. Теплились дрова в большом камине, выложенном камнями.
Тут уже преобладали другие запахи – табака и чего-то кисловатого, наподобие энергетика. По правую руку – кухонный угол с барной стойкой, по левую – подиум, на котором сияла ударная установка, огромные динамики, два блестящих «гибсона» на подставках. Посередине помещения царил огромный мягкий диван на целую компанию.
«Богема», – отметил Гуров, с интересом разглядывая импровизированный стол: широченный, красивый, нарочито грубо обработанный слэб, установленный на обычный пластиковый ящик из-под пива.
На отличном плюшевом ковре запросто, по-панковски, валялись пустая бутылка и сплющенные жестянки.
– Абсент. Ничего себе! – Мария тронула носком сапожка бутылку, та скатилась с ковра, тихо зарычала, постукивая по доскам пола.
Гуров, деликатно откашлявшись, предположил:
– Слухи о том, что он завязал наглухо, несколько преувеличены?
– Твоя правда, похоже. Хотя директор утверждал, что последний залив у Сида был два года восемь месяцев назад.
– Ведет точный учет? – с сатирической заботой спросил он, но жена посоветовала не валять дурака.
– Лева, от него зависят десятки, а то и сотни людей. Не только актеры, но и весь штат театра, и поставщики, и прочие, и у всех дети, займы, ипотеки. Как считаешь, хорошо ли они помнят, когда у шефа был последний запой?
– Воистину, – смиренно согласился он, понимая, что супруга в творческом процессе разумеет больше, – вопрос в другом: сам-то он где?
Вверх вела современная крутая спиралевидная лестница. На втором этаже было тоже ничего себе, хотя и скромнее: небольшой каминный зал и двери в три спальни. Из них одна казалась обитаемой: заправленная кровать, старое трюмо и стул, на котором были сложены спортивный костюм и футболка. Две другие комнаты были назначены кладовками, то есть забиты различным хламом, коробками, чемоданами, в том числе какими-то вовсе доисторическими. Ни в одном из этих помещений никого не оказалось.
Вернувшись в гостиную, Мария отправилась рассматривать музыкальный арсенал, Гуров – «стол» и окрестности.
В целом помещение производило впечатление странное. Вроде бы бардак, но в мойке – ни одной грязной тарелки. На ручках кухонных полок висели свежие полотенца, на варочной панели обнаружилась кастрюля куриного бульона, причем самоварного, более того – свежего.
И в то же время на ковре – безжалостно раздавленный бокал, очевидно, под шампанское. И никак нельзя было сообразить, сколько человек принимало участие в заливе. Фужер из-под шампанского – один, одна пивная кружка в оловянном окладе, осанистая, бюргерская, красивая водочная стопка. Две большие, на пол-литра, гжельские кружки, в одной – чай, в другой – кофе. Один ящик пива. Одна пустая бутылка абсента. Пепельница с разнообразными окурками – «Донской табак» и «Парламент». На диване лежала старая гитара, стопка прошитых листов и поверх них – папка с логотипом «Мои документы».
«Наверняка Мариин контракт, и, наверное, не только ее. Многовато что-то», – подумал Гуров и произнес:
– Такое впечатление, что обсуждение деталей придется отложить.
– Есть такое подозрение. И как бы не насовсем, – мрачно подтвердила Мария, – если это его…
Носком сапожка она выгнала из-под дивана шприц. Гуров, опустившись на колени, осторожно потянул носом, но ничего особенного не ощутил.
– Самое разумное сейчас – это подняться туда, где есть устойчивый сигнал, и вызывать полицию.
Жена не ответила. Оказалось, что она, отложив папку «Мои документы», листает сброшюрованную распечатку. Страница сменяла страницу, и Мария, сдвинув брови, как будто совершенно выпала из реальности. По подвижному лицу, как по небу облака, пробегали разнообразные выражения – от нежной любви до лютой ненависти, от постыдной страсти до горького прозрения, от материнской нежности до животной злобы. И прозрачные тонкие пальцы, точно дирижируя, выписывали немую, но такую красноречивую вязь.
«Нет, к жене-лицедейке привыкнуть невозможно. И это прекращать надо», – решил Лев Иванович, деликатно, но твердо извлекая супругу обратно из мира иллюзий в осязаемый.
– Ты со мной.
Мария, моментально придя в себя, взмолилась:
– Левушка, ну будь человеком! Я же никуда не денусь, тут посижу, дочитаю!
Супруг, разумеется, был непреклонен.
– Будет еще время. И бумаги отложи пока все-таки на место.
Она со вздохом подчинилась, как ребенок, которому приказали до утра не подходить к елке и подаркам. В полном молчании они пошли к воротам, сели в машину.
«Нет, обратно до шоссе задом сдавать не стану, не ровен час, слетишь в ущелье – кому от этого легче? Вроде бы по навигатору не было сквозной дороги, но ведь должен быть какой-никакой карман, разворот. Как-то же они должны разъезжаться. Тоже мне, анизотропное шоссе».
Поднялась густейшая метель, ехать приходилось почти ощупью, ведь в свете фар только и было видно, что кружащиеся хлопья, и стоило чуть повысить скорость, как складывалось впечатление, что едешь прямиком в снежную воронку. И вновь приходилось оттормаживаться, едва дыша, ведь непонятно, на каком расстоянии от колес заканчивается дорога и начинается пустота и каково состояние обочины по-над оврагом.
Спускались все ниже и ниже, и ни кармана, ни площадки для разворота так-таки и не появлялось. Заборы и заборы, сплошные, под облака. Снег, опускаясь на нечищеную дорогу, образовывал снежную кашу. К тому же какой-то умник, ранее проехав, бестолково то газовал, то буксовал, в итоге под снегом скрывался еще и накатанный лед. Кидало из стороны в сторону, машину приходилось вести, дыша через раз.
Да, городские «липучки» тут не к месту, уместнее цепи, на худой конец – шипы. Гуров уже жалел, что покатился вниз (не факт, что получится взобраться обратно) и что не кинул в багажник лебедку.
А Марии что? Она дулась.
Не отрывая взгляда от дороги, полковник