— Это та высокая мулатка?

— Именно. Неделю назад Эстебан подцепил ее в каком-то go-go клубе. У него иногда случаются такие «увлечения» — к счастью, не чаще пары раз в год.

— Ну, устроила бы ему скандал, — пожал я плечами, вспомнив Оксану. — Ты же все-таки законная жена.

— Мальчик, — сказала Амаранта с интонацией умудренной годами женщины, — знаешь, что бывает с людьми, которые осмеливаются перечить моему мужу?

Этим она меня окончательно разозлила.

— Девочка, — ответил я в тон ей, — если он такой мачо, что ни в грош тебя не ставит, на хрена ты вообще выходила за него замуж? Знаешь, у нас в Росси тоже полно девчонок, которые мечтают стать женой бандита, потому что это круто и романтично. А потом сидит такая мечтательница в кабаке с подбитым глазом и размазывает по лицу пьяные сопли…

— Он не бьет меня, — резко возразила Амаранта. — Еще этого не хватало.

Мне показалось, что она готова была встать и уйти, а этого мне почему-то уже совсем не хотелось.

— У тебя красивое имя, — сказал я, чтобы перевести разговор на менее опасные рельсы.

— Теперь подлизываешься?

— С чего бы? Мне действительно нравится твое имя.

— А мне твое — нет. Какое-то оно дурацкое. Вот если бы тебя звали, например, Диего…

— Почему Диего?

— Так звали моего прапрапрапрадеда, — Амаранта сидела на песке, обхватив руками колени, и смотрела куда-то сквозь меня. — Диего Гарсия де Алькорон, конкистадор из города Саламанка.

Не стану подробно описывать наше путешествие по пыльным дорогам Эстремадуры — оно, по правде говоря, не изобиловало приключениями. Хотя сама по себе Эстремадура — край весьма живописный, богатый лесами и кристально-чистыми озерами, мы двигались по нему в таком бешеном темпе, что едва ли могли любоваться на окружающие красоты.

Ночевали мы по большей части под открытым небом, опасаясь шпионов инквизиции. Погони за нами не было — теперь мы знали это точно, — но почтовые голуби летают гораздо быстрее, чем скачут по земле лошади, и приказ задержать сбежавшего из тюрьмы преступника могли получить во всех городах, лежащих на нашем пути. Поэтому мы избегали больших поселений и только дважды останавливались в сельских постоялых дворах — в такой глуши, куда вряд ли наведывались слуги трибунала.

Эти ночи под огромными звездами Эстремадуры врезались в мою память навсегда. Быть может, потому, что с тех пор я всю жизнь видел над собой только причудливые созвездия чужого мира…

Расстояние от Саламанки до Кадиса по прямой составляет около четырехсот пятидесяти лиг. Обычно путешествие между этими городами занимает не меньше двух недель. Мы добрались за восемь дней, причем первые трое суток, по выражению моего брата, «плелись как черепахи» из-за моей больной ноги. Как только моя изуродованная щиколотка перестала отзываться резкой болью на каждое движение Боабдила (так звали коня, на котором я ехал), я смог наконец усесться в седле, как подобает кабальеро. С этого момента Мигель и Серхио перестали бросать на меня насмешливые взгляды, а Педро пустил своего скакуна таким галопом, что мы едва поспевали за ним.

Мы пронеслись через оливковые рощи Бадахоса и ворвались в апельсиновый рай Андалусии. Севилью нам пришлось обогнуть по большой дуге, потому что в этом городе у трибунала была и своя тюрьма, и разветвленная сеть фамильяров. Наконец, настал день, когда, поднявшись на поросшую олеандрами холмистую гряду, мы увидели на юге блестящую лазурную полоску моря.

— К вечеру будем в Кадисе, — сказал Педро. — Что ж, похоже, мы успели вовремя.

Мне уже приходилось бывать в Кадисе — морских воротах королевства. Я любил этот город, основанный, по преданию, самим Геркулесом. Воздух здесь пропитан солью и пахнет морским ветром, девушки на улицах держатся смело и приветливо, а знаменитые танцовщицы Кадиса, чьи стройные ноги украшают звенящие бронзовые браслеты, превосходят своим мастерством самых диких и страстных гитан. В портовых кабаках здесь подают не только кастильское, но и французское, итальянское и даже греческое вино, а таких историй, которые рассказывают вернувшиеся из долгих плаваний моряки, вы не услышите больше нигде в Испании.

Но сейчас я въезжал в Кадис с тяжелым сердцем. Ведь в самом скором времени мне предстояло покинуть Испанию, а значит, и ее прекрасных девушек, и таверны, и бои быков, и апельсиновые и лимонные рощи — в общем, все, что я любил и без чего, как я искренне полагал, не смог бы прожить. Поэтому зрелище медленно вырастающего на горизонте белого города не вызывало в моей душе той радости, которую я испытывал в свои прежние посещения Серебряной Чаши.

Серебряной Чашей Кадис называют не только потому, что в его окрестностях расположены весьма древние серебряные рудники, разрабатывавшиеся еще финикийцами. Соль, приносимая с моря частыми штормами, годами оседает на стенах и крышах домов, отчего они начинают блестеть, словно полированное серебро. И даже, думаю, красивее, потому что настоящее серебро с годами чернеет, а соль — нет.

Чтобы попасть в город, надо проехать пять лиг по длинной песчаной косе, причем местами дорога идет чуть ли не по самой кромке волн. Был прилив, и кони скакали в белой пене прибоя, поднимая тучи брызг и распугивая сидящих на отмелях чаек.

Мы въехали в Земляные ворота города на закате, когда огненное солнце опускалось в расплавленное золото Моря-Океана и окрашивало пурпуром паруса спешащих в бухту Кадиса кораблей.

Когда под аркой Земляных ворот наш маленький отряд остановила городская стража, у меня учащенно забилось сердце. И совсем не от страха — я не сомневался, что, если дело дойдет до мечей, мы вчетвером легко отобьемся от этих разъевшихся на казенных харчах увальней. Но не менее очевидно было и то, что в этом случае на плане Педро можно будет смело ставить крест. И я, честное слово, не мог понять, буду ли я горевать по этому поводу, или же стану радоваться. Ибо, с одной стороны, мне совсем не хотелось покидать милую Испанию, а с другой — рассказы брата о чудесах и богатствах Индий понемногу завладели моим воображением. Поэтому я напряженно замер в седле, положив руку на эфес шпаги и внутренне готовый в любую секунду броситься в драку.

Но все обошлось. Капитан стражи и Педро немного побеседовали, обменялись парой соленых солдатских шуток, после чего нас беспрепятственно пропустили в город.

Мы сразу же направились в порт, туда, где располагались длинные ряды складов, хранивших горы всевозможных товаров из разных уголков Средиземноморья, далеких голландских провинций и даже из Африки. Здесь пахло пряностями: корицей, кинамоном, перцем и гвоздикой — эти драгоценные приправы привозили из таинственных восточных стран, и стоили они дороже золота.

У крепких ворот склада, до недавнего времени принадлежавшего на паях нашей семье и богатому севильскому купцу-конверсо Мануэлю Прето, а с недавних пор перешедшего в полную собственность последнего, сидел в пыли полуголый мальчик-мавр. При виде нашей кавалькады он вскочил, как ужаленный скорпионом, быстро огляделся по сторонам и юркнул в щель между неплотно прикрытыми створками ворот.