Потрясенная физиономия Себастьяна выглядела так комически, что Эсме громко рассмеялась.

— Это малыш, — пояснила она.

— Понимаю, — медленно выговорил он с такой смесью благоговения и радости, что она почти примирилась с очевидным фактом: его больше не влечет ее тело.

— Куда он исчез?

— Просто брыкнул тебя пяткой, — снова засмеялась она, довольная, что может рассказать ему. Ведь для нее все это тоже было внове, и до сих пор ее единственной конфиданткой была Элен. — Но это означает, что ребенок проснулся, и…

Следующий толчок она почувствовала лучше обычного, наверное, потому что он прижимал к животу ладони. Они лежали так довольно долго, минут пятнадцать, все трое, и Себастьян лениво водил пальцем по ее животу, пытаясь упросить ребенка снова лягнуть его.

— Да он вовсе не тебя толкает, глупый, — фыркнула Эсме. — Просто он или она — очень резвое дитя.

Наконец малыш перестал толкаться, убаюканный, если верить Себастьяну, его нежными растираниями. Он неохотно убрал руки и взглянул на нее. Неожиданно во взгляде его сверкнуло поистине дьявольское коварство.

— Итак, — начал он голосом, тягучим, как гречишный мед, — на чем мы остановились перед тем, как малыш проснулся?

— О нет, — покачала головой Эсме, — ни на чем мы не остановились.

За эти четверть часа весь ее стыд куда-то подевался, поэтому она без стеснения выставляла напоказ набухшие груди и полные бедра.

Его рука опустилась на ее грудь и грубо сжала. Большой палец прошелся по соску. Эсме мгновенно опьянела от желания, и этим, должно быть, объясняется, почему она не подумала встать и натянуть ночную сорочку.

То же самое желание, которое всегда охватывало его при виде Эсме, с новой силой принялось терзать Себастьяна. Эсме. Его прекрасная Эсме.

— Я хочу тебя, Эсме, — прошептал он, лизнув ее ухо, щеку, добрался до сочных губ, осадил ее тело своими ласками. Судя по тому, как сплетались их языки, она принадлежит ему. Только сейчас и только на мгновение, но пока что он готов довольствоваться и малым.

Этот урок он успел усвоить и как садовник, и как пария.

Ее пальцы запутались в его волосах и притянули его ближе. Наконец он осыпал поцелуями ее шею и провел дорожку до пышных грудей. И, не сдержавшись, встал на колени, чтобы увидеть их лучше. Чтобы упиться их красотой.

— Ты выглядишь иначе, — трогательно пробормотал он за мгновение до того, как прижаться губами к ее груди. Хмельной от счастья, он наслаждался их упругой гладкостью и темными розочками, молившими его о ласках. С ее губ срывались прерывистые вздохи.

Его руки скользнули ниже, погладили ее прелестные бедра, нашли милый изгиб попки, за которую полагалось держаться мужчине, когда он тонет между женскими бедрами. Но'как он может утонуть в ней, не надавив на живот?

В таком чрезвычайном случае мужчине приходится что-то придумать. Он сжал полные прелестные ягодицы, слегка приподнял ее, подтянул к краю кровати и лег рядом. Потому что не был готов пропустить пир и перейти сразу к десерту. Теплые пальцы обвели ее бедра, скользнули между ними, и он вдруг понял, что больше не вытерпит. Кровь бешено билась в жилах. Твердила, чтобы он встал, погрузился в райское местечко между этими роскошными бедрами раз, другой, третий… пока оба не запросят пощады.

Его губы завладели ее грудью, его рука была между ее бедер, его дыхание превратилось в огонь, чресла молили о вторжении, и все же… и все же…

Тоненькая иголочка тревоги пронзила мозг. Она не в себе, его надменная, сладострастная Эсме, которая осталась в одном французском корсете и, подойдя к дивану, окинула его взглядом, повергшим на колени. Это не та Эсме, которая показала ему, куда класть руки, научила, как двигаться и как касаться, и потом, лаская его, научила молить. Она не наблюдала за ним с откровенным наслаждением, как в прошлый раз. Глаза ее были закрыты, и, хотя она задыхалась, а тело послушно отвечало на каждое касание, словно она жаждала его, сама она всего лишь слегка провела кончиками пальцев по его груди.

На секунду растерявшись, он неподвижно навис над ней, но тут же лег на бок, подпер ладонью голову и стал ждать, пока она откроет глаза. И она их открыла. Слепо уставилась в потолок, перевела взгляд на него. Он улыбался. Ленивой улыбкой охотящегося хищника.

— Себастьян?!

Он невероятно обрадовался, услышав ее прерывистый зов.

— Мне нужно знать, как доставить тебе наслаждение, о нимфа, — торжественно объявил он.

Эсме недоуменно моргнула.

— Я живу только для твоего наслаждения, — тихо признался он, рассматривая ее из-под полуприкрытых век. Легкая улыбка играла на губах. — Слушаю и повинуюсь, госпожа.

Эсме, усмехнувшись, приподнялась, но при этом ее тяжелая грудь неловко повисла, и она смущенно вспыхнула.

И все же в нем не угасло желание. Наоборот, глаза ярко вспыхнули. Эсме жадно осмотрела его сильные ноги, задержалась взглядом на бедрах. Боже милостивый, она совсем забыла об этом!

— Ты можешь дотронуться, о нимфа, — уже более настойчиво попросил он. — Я твой раб. Мое тело принадлежит тебе.

Слова повисли в ночном воздухе.

'Она протянула руку. Сейчас ей казалось почти святотатством соединить с его телом свое.

Но Эсме все равно протянула руку, и он дернулся, когда она коснулась его. Пробежала пальцами по соскам, и Себастьян тихо зарычал. Провела ладонью по его плоскому животу, и он затаил дыхание. Обхватила его напряженную плоть… жаркую, гладкую, мужскую…

Он не сводил с нее глаз, и она постаралась забыть о своем разбухшем теле.

— Ты еще красивее, чем прошлым летом, — объявил он, осторожно проводя ладонью по ее ноге. Его пальцы играли с островком волос между ее бедрами, искушая, соблазняя, лаская…

Она медленно шевельнула рукой: безмолвная благодарность.

Его веки медленно закрылись, словно в невыносимой муке. Черные ресницы легли на щеку.

— Я хочу слышать больше, — велела она.

Глаза его распахнулись.

— Ты сама видела, как изменились твои груди, Эсме, — начал он, и внезапно ей открылась правда. Для мужчин полнота ее груди — вовсе не причина скорбеть о тонких платьях и больших декольте. Это повод для праздника. Недаром его глаза подернулись туманной дымкой при виде кремовой плоти между его пальцами.

Она выгнула спину. Из горла вырвался хриплый звук. Его пальцы сомкнулись вокруг темно-алых сосков.

— Еще, — требовательно простонала она.

— Мне нужно лучше видеть, — объявил он, быстро скатываясь с кровати и становясь у изножья.

Глядя на него, она ощутила в себе прежнюю силу сирены. Лениво подняла ногу и провела пальцем по бедру. Ее кожа по-прежнему гладкая, как атлас…

Его глаза потемнели от неутоленного голода.