Они вышли из машины, и тут позади «понтиака» остановился «бьюик» Хосе Висенте. За рулем сидел Шон. Из автомобиля выскочил Доминичи и схватил Джуниора в свои медвежьи объятия.

— А я и не знала, что меня сопровождали, — удивилась Нэнси.

— Много будешь знать — скоро состаришься, — сострил Хосе Висенте.

— Мы тебя ни на минуту не теряли из виду, — улыбнулся Шон, — и не только мы.

Нэнси увидела, что у бара останавливается еще одна машина. За рулем сидел Кармине Руссо.

— Целое войско собрали! — усмехнулась Нэнси.

— Ну, у тебя еще был персональный эскорт, — заметил Хосе Висенте и, отведя девушку в сторону, спросил: — А что там делал Антонио Коралло на грузовике?

Нэнси взглянула на него с удивлением и храбро соврала:

— Не знаю, о чем ты…

— Но грузовик-»додж» вел Антонио Коралло.

— Случайность… А теперь я должна позвонить Фрэнку, — сказала Нэнси.

— Звонить не надо!

— Что-нибудь еще придумали?

— Можно и так сказать…

— Мы едем прямо домой?

— Нет, мы едем прямо в аэропорт.

— Зачем?

Нэнси была неприятно удивлена.

— Затем, что в аэропорту нас ждет Фрэнк, — ответил Доминичи.

— Но ведь выкуп собирались заплатить, когда Джуниора доставят на виллу в Гринвиче!

— Джо Ла Манна получил, что требовал. Фрэнк свое слово держит. Всегда держит.

Нэнси досадливо прикусила нижнюю губу. Она почему-то вбила себе в голову, что Фрэнк что-нибудь придумает, как-нибудь остановит Ла Манну. Похоже, она ошиблась…

— А зачем ехать в аэропорт?

Нэнси уже предчувствовала ответ, но ей так хотелось, чтобы Шон и Хосе Висенте развеяли ее опасения.

— Семья Лателла возвращается в Италию, — объявил Шон.

Его сильные руки легли на плечи девушки, словно он хотел защитить Нэнси.

— Ты — член семьи Лателла, — добавил он, — и уезжаешь, а я остаюсь.

Нэнси поняла: решение принято, от нее ничего не зависит, остается только подчиниться. Ей показалось, что мир вокруг рухнул.

— Я уезжаю без тебя? — прошептала она.

— Без меня, дорогая. И немедленно, — ответил Шон и помог Нэнси сесть в «бьюик».

Фрэнк Лателла откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и вдохнул свежий вечерний воздух. К запаху влажной земли примешивался слабый аромат роз, опавших под проливным дождем во время короткой, сильной грозы. И в это мгновение, ощутив напряженное течение жизни, старик вдруг почувствовал себя ребенком. Он увидел рядом мать, и она тоже дышала этим воздухом, наполненным надеждами и мечтами. Насколько в воображении жизнь рисовалась легче. И страданий в этой воображаемой жизни было меньше…

Его разбудил женский голос:

— Ты что, заснул?

Голос так напоминал голос матери. Но нет, к нему подошла Сандра, наклонилась, погладила его руку. Фрэнк снова приоткрыл глаза. Разно

цветные бумажные фонарики, в изобилии развешанные по приказу дона Антонио Персико по случаю приема в честь возвращения Лателлы, печально обвисли среди глициний, блестевших после дождя.

— Я ждал тебя, — произнес старик.

Он взял тонкую руку жены, осторожно поднес к губам и поцеловал.

Сандра села рядом и взглянула на мужа. Любовь и признательность читались в ее взгляде.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросила она. — Ты так мало ел.

Она разговаривала с мужем с преданной нежностью, перебирая в пальцах драгоценное жемчужное ожерелье, прятавшееся в оборках шелкового, с темными узорами, платья. Фрэнк, принимая во внимание годы, привычки и слишком высокий уровень холестерина, предпочитал держаться на безопасном расстоянии от лакомых сицилийских блюд. К тому же у Фрэнка была стенокардия, что он тщательно скрывал.

— Только молодежь может выдержать такое обилие еды и сладостей, — вздохнул Фрэнк. — Но праздник мне понравился, — поспешил добавить он.

На самом деле старик в душе обрадовался, что праздненства, слава Богу, кончились. По случаю возвращения в Кастелламаре великого Фрэнка с семьей дон Антонио Персико расстарался. Он привез из Трапани повара и официантов, пригласил влиятельных друзей и закатил обед в честь Лателлы.

На Сицилии еще сохранялись старые обычаи, о которых Фрэнк в Америке позабыл. Одна из самых почитаемых традиций требовала, чтобы в честь приезда друзей устраивали праздник, не принимая во внимание усталость приехавших, их личные заботы и проблемы или желание остаться в семейном кругу. Фрэнк действительно вздохнул с облегчением, когда прием завершился, к тому же завершился несколько раньше намеченного. Пышную церемонию очень кстати прервала гроза, принесшая долгожданную прохладу. Теперь на балконе спальни, где их с Сандрой разместили, Фрэнк мог наконец отдохнуть и подумать.

— Ты сказал гостям, что приехал навсегда. Это правда? — спросила жена.

Обычно Сандра не задавала вопросов, а молча соглашалась, но теперь она не удержалась: такое важное решение в корне изменило бы их жизнь.

— Должен же я что-нибудь им сказать, — не очень убедительно ответил старик.

— Не обязательно говорить именно это, — заметила Сандра.

Она выглядела печальной и огорченной. Фрэнк глотнул воды из хрустального стакана и постарался успокоить жену:

— Я ничего определенного не заявлял. Так, болтал просто, ничего пока не решено.

Сандра облегченно вздохнула.

— Видишь ли, Фрэнк, — произнесла она, — я с тобой никогда не спорила и сейчас не буду. Я понимаю, тебе сегодня трудно. Может, это — один из самых тяжелых моментов в твоей жизни. Но мне страшно при мысли, что я останусь навсегда запертой на Сицилии. Мне здесь плохо, Фрэнк, — добавила она, и слезы блеснули в глазах Сандры.

Муж попытался утешить жену, нежно провел рукой по ее щеке и сказал:

— Вот увидишь, все уладится.

Она улыбнулась, но слезы катились из глаз.

— Правда? — спросила Сандра.

— Я когда-нибудь не выполнял обещаний?

— Никогда.

— Я тем более не намерен изменять привычкам теперь, в таком почтенном возрасте.

Сандра вытерла слезы.

— Знаешь, — сказала она, — одно дело скучать по Сицилии, живя в Нью-Йорке, а совсем другое — жить здесь вечно. Я родилась в Америке, мой дом — в Гринвиче. Итальянский я понимаю плохо, а говорю еще хуже. Мое место там, за океаном.

Впервые в жизни Сандра не согласилась с решением мужа.

— Я прекрасно знаю, где твое место, — отчеканил Лателла.