Положение ухудшалось тем, что на мне были джинсы. Любой скажет вам, что джинсы – самый бесполезный предмет одежды, который только можно взять в поход. Я, напротив, являюсь их апологетом, ведь они достаточно прочные и хорошо защищают от шипов, заноз, насекомых и ядовитого плюща, то есть они идеально подходят для леса. Но я полностью согласен, что они, увы, не защищают ни от холода, ни от влаги. Я упаковал в рюкзак хлопковый джемпер чисто ради формальности, равно как антидот против змеиного укуса и щепки для розжига. Боже мой, да ведь на дворе был июль! Я не ожидал, что мне придется надеть что-то теплое, кроме моей надежной непромокаемой куртки, которую я, конечно же, оставил дома. Короче, мое снаряжение было опасно легким, и я просто напрашивался на страдания и на встречу со смертью. И я впрямь страдал.

Мне посчастливилось избежать более серьезных последствий. Шумный ветер постоянно носился вокруг нас на бодрой скорости 40 км в час, но казалось, что она выше минимум в два раза, ведь нас обдавало со всех сторон. Иногда ветер дул нам прямо в лицо, поэтому приходилось отступать на шаг или два. Если он налетал под углом, то нас отталкивало к самому краю обрыва. Из-за тумана нельзя было сказать, насколько страшным будет падение, но склон выглядел ужасно крутым, и мы были на милю выше уровня облаков. Если бы условия ухудшились еще немного, а туман полностью поглотил бы землю, или ветер набрал бы достаточно силы, чтобы сбить с ног взрослого мужчину, то мы бы застряли на вершине. А ведь всего сорок минут назад мы радостно посвистывали на солнышке. Я вдруг понял, каким образом люди умирают в Белых горах даже летом.

На тот момент я находился в состоянии легкого стресса, постоянно дрожал и испытывал странное головокружение. У меня еще не было панических приступов, но молочная пустота заставляла нас гадать, когда же перед нами появится Лафайет. Я взглянул на часы. Было две минуты одиннадцатого, как раз время обеда, если мы вообще доберемся до этого забытого Богом коттеджа. Я успокоил себя тем, что все еще могу трезво мыслить. Ну, или хотя бы считал, что могу. Скорее всего, сбитый с толку человек будет слишком растерян, чтобы понять, в каком состоянии он находится. И тут внезапно на меня снизошло жутковатое озарение, что желание убедить самого себя в том, что ты не галлюцинируешь, может быть ранним симптомом жестокого переохлаждения. Или даже его поздним симптомом. Кто мог сказать точно? Я знал только то, что погружаюсь в некое состояние беспомощности, главным признаком которого является страх жертвы погрузиться в это самое состояние беспомощности. Это-то и было главной загвоздкой безумия: когда ты теряешь рассудок, уже поздно пытаться вернуть его обратно.

Я снова взглянул на часы и с ужасом обнаружил, что они застыли на двух минутах одиннадцатого. Я терял ощущение времени! Возможно, я сам и не мог с уверенностью проверить работу своего мозга, но инструмент для этой проверки находился у меня на запястье. Сколько еще осталось до того момента, когда я начну отплясывать полуголым в попытке сбить с себя пламя или приду к замечательной идее, что лучшим и самым коротким способом спуститься отсюда будет волшебный невидимый парашют? Я тихо застонал и стремительно пошел вперед, подождал еще минуту и вновь бросил взгляд на циферблат. Снова две минуты одиннадцатого! У меня были большие проблемы.

Билл, который казался невосприимчивым к холоду и, конечно же, понятия не имел о том, что мы делаем что угодно, но только не пробираемся по горному хребту под совсем не летним ветром, время от времени поглядывал на меня, чтобы справиться о моем самочувствии.

– Все отлично! – отвечал я, так как мне было слишком стыдно признать, что я уже начал терять рассудок, прежде чем шагнуть за край со скромной улыбочкой и крикнуть: «Увидимся на другой стороне, старик!» Думаю, что он никогда не терял пациента на вершине горы, и я не хотел его расстраивать. К тому же я не был полностью уверен, что теряю связь с реальностью, но мне и впрямь было очень некомфортно.

Не знаю, как долго мы шли к ветреному пику Лафайет, но похоже, что это заняло у нас две бесконечности. Сто лет назад на этом пугающем хмуром месте находился отель, и его разрушенное основание все еще привлекало туристов (я видел его на фотографиях, но теперь даже не мог его вспомнить). Я полностью сосредоточился на спуске к коттеджу «Гринлиф Хат». Тропа шла через широкий плоский откос и затем, примерно через километр, исчезала в лесу. Почти сразу после того, как мы покинули пик, ветер сбросил скорость, и мир вокруг начал приобретать прежнее спокойствие, что меня весьма тревожило, а густой туман превратился в несколько парящих облаков. Внезапно нашим взорам открылся мир внизу, и мы поняли, насколько высоко забрались, хотя все ближайшие горы были окутаны облаками. К моему удивлению и радости, я почувствовал себя намного лучше. Я расправил плечи и насладился новым ощущением, осознав, что уже долго шел сгорбившись. Да, я чувствовал себя намного лучше: мне почти не было холодно, а голова прояснилась.

– Что же, все прошло не так плохо, – сказал я Биллу с усмешкой матерого альпиниста и поспешил к коттеджу.

«Гринлиф Хат» – один из десяти симпатичных и удобных каменных коттеджей, построенных в Белых горах уважаемым «Клубом гор Аппалачи». Клуб, основанный сто двадцать лет назад, является не только самым старым туристическим клубом Америки, но и старейшей группой охраны заповедников во всем мире. За ночь с завтраком и ужином они берут внушительные 50 долларов, за что стали известны среди туристов как «Аппалачский денежный клуб». Кроме того, комнату здесь нужно резервировать за несколько дней или даже недель. Здесь нет дружелюбной атмосферы, скорее это место похоже на клубы «Кейп-Код». Но несмотря на это, КГА следит за 2200 км туристических троп в горах, заправляет отличным информационным центром в Пинкхэм-Нотч, издает добротные книги и пускает путешественников в коттеджи, чтобы воспользоваться туалетом, попить воды или просто согреться, что мы с удовольствием и сделали.

Мы купили по чашке согревающего кофе и взяли его в столовую, где расположились рядом с несколькими другими туристами и распаковали свою еду. Коттедж был очень просторным и душевным, украшенным в деревенском стиле, с высоким потолком. Когда мы закончили есть, у меня затекли ноги, так что я поднялся, чтобы осмотреться и заглянуть в одну из двух спален. Это была большая комната, уставленная четырехэтажными кроватями. Она была чистой и проветренной, но неприятно обыкновенной и, скорее всего, походила ночью на армейский барак, только заваленный туристическими рюкзаками. Она выглядела чрезвычайно непривлекательно. Бентон МакКай не бывал в этих коттеджах, но они точно отвечали его задумке: пустые, грубые, полностью общественные. Я понял с неприятным шоком, что воплотись его план о горных гостиницах в жизнь, то каждое здание выглядело бы точно так же. Мои мечты об уютном убежище превратились в дорогой отдых в тренировочном лагере для новобранцев с ценами, установленными КГА.

Я быстро прикинул в уме расходы. Зная, что стандартной ценой за ночь считается где-то 50 долларов, я быстро сообразил, что обычному туристу приходилось платить от шести до семи с половиной тысяч долларов, чтобы во время похода проводить в коттедже каждую ночь. Мне сразу стало ясно, что это было просто немыслимо. Возможно, что то, что случилось, было к лучшему.